– Да.

– Он выехал на нем из гаража?

– Да.

– Вы видели номер?

– Нет.

– Хм. Тогда почему вы так решили?

– Что решила?

– Что машина стояла в гараже?

– Понятия не имею. Может, потому, что ее нигде не было видно.

– А, тогда ясно.

Чарлин снова взяла мужа за руку. В последний раз они держались за руки два месяца назад, когда смотрели романтическую комедию с Мег Райан. Майк питал непонятную слабость к «дамскому кино» – его глаза влажнели при просмотре даже плохих мелодрам. В жизни она видела, как он плачет всего однажды – на похоронах отца, но в темном зале кинотеатра лицо Майка дрожало, а из глаз текли слезы. Тем вечером он взял ее за руку, однако Чарлин – сейчас она вздрагивала при этом воспоминании – не растрогалась. Когда Майк попытался переплести их пальцы, Чарлин чуть напрягла ладонь, чтобы помешать ему. Вот как мало значил для нее этот располневший мужчина с зачесанными на лысину прядями, пытавшийся ее коснуться.

– Вы не могли бы сейчас уйти? – попросила она Перлмуттера.

– Не могу. Прошу меня понять.

Она прикрыла глаза.

– Я знаю о ваших проблемах с налогами.

Чарлин осталась неподвижной.

– Сегодня утром вы звонили в контору, где работает мистер Сайкс.

Она не отпускала руку, но ей показалось, что Майк попытался отстраниться.

– Миссис Суэйн?

– Не здесь, – сказала Чарлин, уронив руку и поднимаясь с кровати. – Не перед моим мужем.

Обитатели заведений для престарелых всегда дома и всегда рады гостям. На звонок Грейс ответила бойкая женщина:

– Дом социальной поддержки «Звездный свет».

– Можно узнать ваши часы посещений?

– У нас их нет! – радостно воскликнула собеседница.

– Как это?

– У нас нет специальных часов. Вы можете навещать нас двадцать четыре часа семь дней в неделю.

– Мне хотелось бы пообщаться с мистером Робертом Доддом.

– С Бобби? Давайте я соединю вас с его комнатой… Ой, нет, подождите, сейчас восемь, он на гимнастике. Бобби поддерживает себя в форме.

– А как можно договориться о посещении?

– Да зачем, просто приезжайте!

Дорога займет меньше двух часов. Проще съездить, чем пытаться объясниться по телефону, особенно если учесть, что Грейс понятия не имеет, о чем спрашивать отца погибшего журналиста. С пожилыми вообще лучше общаться лично.

– Не подскажете, утром он будет у себя?

– Конечно. Бобби уже два года не садится за руль. Он будет на месте.

– Спасибо.

– Вам спасибо за звонок.

За завтраком Макс запустил руку в недра пачки хлопьев «Кэп-н-кранч». Зрелище – ее ребенок пытается достать игрушку – заставило Грейс замолчать. Это было настолько привычно… Дети все чувствуют, но иногда они проявляют удивительное – и очень полезное – безразличие. Сейчас Грейс была за это благодарна.

– Ты уже достал игрушку, – сказала она.

Макс остановился:

– Достал?

– Сколько пачек, столько паршивых призов…

– Что?

В детстве Грейс сама с азартом искала в хлопьях эти дешевенькие игрушки. Причем в хлопьях этой же марки.

Нарезав банан, она смешала его с сухими хлопьями. Грейс всегда старалась схитрить, добавляя побольше банана и поменьше «Кэп-н-кранч». Одно время она сыпала «Чириос» – там меньше сахара, но Макс быстро раскусил это дело.

– Эмма! Вставай сейчас же!

Недовольное мычание. Дочь еще слишком мала, чтобы разыгрывать по утрам спектакль «то болит, се болит». Грейс, помнится, начала выдумывать причины, чтобы не вставать, в старших, ну, может быть, средних классах, но не в восемь лет. Как давно нет ее родителей… Однако дети ее порой выкидывают такие штуки, что Грейс сразу вспоминаются отец и мать. Эмма надувала губы так похоже на то, как это делала ее бабка, которую она не знала, что Грейс иногда замирала на месте. А улыбка Макса была копией улыбки ее отца. Гены явственно проявились во внуках, и Грейс не могла определить, трогает это ее или отзывается в ней незабываемой болью.