Вечером, усталые, но счастливые мы вернулись домой. Дома у нас даже сил не было что-нибудь сготовить. Мы лишь попили чаю с бутербродами и, изнемогая, как после тяжелого длительного трудового дня, не успев положить головы на подушки, сразу заснули.

Среди глубокой ночи мне приснился кошмарный сон: будто я сижу у костра, очень близко к нему, и мне нужно спасти щенка, который попал в костер и жалобно скулит. Я проснулась оттого, что голос щенка доносился все явственнее и громче. Открыв глаза, я ощутила сухость во рту, словно язык прилип к небу. Преодолев слабость во всем теле, я приподнялась и увидела сына, сидевшего на диване и плакавшего. Я с трудом, с усилием слабеющей воли, подошла к сыну и обняла его. От моего прикосновения он зарыдал еще больше. Прикосновения нам обоим причиняли острую боль. Мой ребенок пылал жаром. Картина была предельно ясна: мы обгорели. Дорвались до моря!

– Мама, мне плохо, – плаксиво подала голос и дочь.

Я подбежала к ней, но дотронуться до нее тоже было невозможно. У нас у всех обгорела кожа и поднялась температура тела до тридцати девяти.

– Не плачьте, мои золотые, – приговаривала я, успокаивая детей. – Мы перележали на солнышке, обгорели. Давайте успокоимся и попробуем полечиться.

С трудом переставляя обгоревшие ноги, с каждым шагом ощущая жжение и боль, я пошла на кухню. К счастью, в холодильнике я нашла полпачки сметаны и распечатанный пакет кефира. Пакет был почти полный. Я ими обмазала плачущих детей, потом обмазалась сама. Обгоревшая кожа моментально впитывала в себя холодный кефир, но облегчение не наступало. Затем я в теплой воде растворила в трех чашках по таблетке шипучего импортного аспирина упса, привезенного на всякий случай из Москвы, и мы этот раствор выпили.

Затем я пошла на кухню в поисках необходимого малинового варенья. «Не может быть, чтобы его не было, все-таки юг», – думала я. Ура! К счастью, нашла. Я всем развела теплый чай с вареньем по большой кружке, и мы с удовольствием их осушили.

Я расстелила на полу, на ковре, простыни, положила на них детей, сама села посередине и, не дотрагиваясь до них, чтобы не причинить боль, стала рассказывать всякие байки, чтобы их как-то отвлечь. Я взяла с полки книжку Гофмана «Щелкунчик» на украинском языке и стала читать вслух. Это звучало очень смешно. Дети меня слушали, сквозь слезы даже смеялись и просили их не смешить, потому что им больно смеяться.

Где-то спустя час пришло облегчение. А ближе к утру температура нормализовалась, дети успокоились и наконец-то заснули.

И я тоже, одолеваемая угрызениями совести, обзывая себя безмозглой мамашей, заснула.

Утром я проснулась раньше детей. Угрызения совести не отпускали, наоборот, стыд за свой необдуманный поступок еще сильнее сковывал меня, душил. Я не находила себе места. Как же я так могла?! Не подумать, потерять голову! Мне, медику, так непростительно ошибиться! На душе было тяжело, и эта тяжесть заглушала физическую боль от ожогов. Да, у нас у всех был ожог третьей степени. И всему виной я!

Дети сладко спали. Хоть им хорошо!

Надев рубашку и брюки с длинными рукавами и штанинами, я сходила в магазин за продуктами, чтобы сварить на завтрак кашу. Дети очень любили любую молочную кашу еще с детского сада, а я ее готовлю редко.

Так я хотела сгладить свою вину перед ними. Я также запаслась кефиром и сметаной, которыми мы в течение двух дней мазались. Да, следующие два дня у нас ушли на лечение, мы боялись показаться на солнце. И только на третий день вечером осмелились выйти в город, погулять по ночной прохладе.

Следующую неделю мы жили по науке. Рано утром выбирались к морю, до одиннадцати валялись на пляже, затем приезжали домой и обедали. А затем спали. И вечером, около пяти, возвращались к морю на пару часов, когда солнце уже не так опасно.