Хэл Йорк сказал, что нашел печенье, обертку которого маленькая Энни безуспешно терзала перед тем, как отправилась за помощью. Хэл признался, что именно оно ужаснуло его больше всего – растерзанное, но так и не открытое, смятое, раскрошившееся под неловкими ручками голодного ребенка. Это печенье сказало Хэлу все, что ему нужно было знать. Это печенье заставило его отправиться на поиски монстра, убившего молодую мать-одиночку, а затем бросившего ее крохотную дочку в холодном темном лесу.

– Я думаю, что сделала ужасную ошибку, мам, – говорит Энни. – Я все испортила. Корделл Льюис вышел на свободу сегодня утром, и, кажется, я видела, как днем в городе он наблюдал за мной. Тогда я пошла поговорить с Кенни, потому что после разговоров с ним мне всегда становится легче. Спокойнее. И я могу сказать ему что угодно, зная, что он не бросится что-то исправлять или контролировать. Он просто слушает, понимаешь?

Ее голос срывается, и она не знает отчего: оттого ли, что сегодня Кенни слушал ее не так внимательно, как обычно, или же потому, что их встречам больше не суждено повториться. Теперь его не будет рядом – таковы правила, которые они установили, но время вышло гораздо быстрее, чем она рассчитывала. «Ушла эпоха», – сказал Кенни сегодня, пытаясь пошутить, но получилось не смешно.

– Но сегодня он не хотел меня слушать, – продолжает она. – Он не хотел говорить о Корделле Льюисе или, как он выразился, о моих «беспричинных опасениях». Он сказал, что хочет… большего. – Энни делает паузу, вспоминая слова Кенни, вспоминая ту ночь много лет назад, что они провели вместе. Думала ли она когда-нибудь о ней? Изменилось ли что-то для нее? Потому что для него изменилось.

– Почему парням всегда требуется нечто большее? – спрашивает она свою мать. – Вот поэтому мне так нужно разговаривать именно с тобой – не с Фэй, не с Клэри, не со Скоттом и даже не с Кенни. Мне нужна моя мать! Я хочу советоваться с тобой насчет отношений, спрашивать, за кого мне выйти замуж – за парня, который знает, что я хожу сюда, или же за того, кому никогда об этом не говорила? – Она прерывается и напрягает слух, услышав чьи-то шаги. Она думает, что здесь может появиться Кенни – он просто не так хорошо знает дорогу, как она, особенно когда темно и идет дождь.

Но что, если это не Кении? Что, если теперь, когда он на свободе, Корделл Льюис решит вернуться на место преступления? Что, если он обнаружит ее здесь и придет в ярость? Она старается подавить в себе «беспричинные опасения» и делает несколько глубоких вдохов.

– Кенни должен был быть моим другом, так почему сегодня он все разрушил? Почему они всегда давят на нас? – Внезапная догадка заставляет ее осечься. – Это ведь то, что случилось и с тобой, мам? Кто-то хотел от тебя большего, чем ты могла дать, и это вывело его из себя? – Она склоняет голову, как в молитве, но на самом деле просто пытается собраться, сфокусироваться. Она снова смотрит наверх, в ту точку, где, как она воображает, сидит ее мать и наблюдает за ней.

– Думаю, он был просто взбешен. Так что я убежала. Мне было больно, я была зла, но еще я испугалась. Я никогда не видела его таким.

– Э-Э-Э-ЭННИ-И-И-И! – Она слышит, как Кенни зовет ее, но его голос едва различим в шуме дождя. Он зовет снова, и еще раз, уже приближаясь. Она понимает, что это Кенни, но чем ближе он к ней, тем больше у нее сомнений. Вдруг это Корделл Льюис? Или даже Скотт? Ее сердце выпрыгивает из груди, и она не уверена, что сможет бежать. Но она должна. Ей нужно найти безопасное место и укрыться там, пока он – кем бы он ни был – не сдастся и не уйдет. Она не может говорить с Кенни – не сейчас, не после того, что он сказал. Она никогда не видела его таким злым, и он напугал ее. Она спрячется на какое-то время, а потом пойдет домой, придумав правдоподобную отговорку для Фэй. Башня из лжи все растет. Она врала Трейси, врала Скотту, врала Фэй и Клэри. Врала самой себе. Но ложь – плохой строительный материал. И когда-нибудь стены рухнут, похоронив ее под собой.