По залам и коридорам со скрипучими полами тихо, как тени, передвигались пять сотен личностей – милицейских служащих, привыкших держать язык за зубами, хранили молчание от скверной съеденной пищи. Двухдневные щи состояли из осклизлой капусты и расплавленного свиного жира. В качестве десерта давали чёрные бананы, уверяя, что мы, провинциалы, не знаем самого лучшего сорта.

После каждого обеда нескольких бедолаг отвозили в районную больницу за пятьдесят километров. И дальнейшая судьба их оставалась неизвестной. Только людей в столовой становилось всё меньше и меньше. Может быть, они отдыхали уже в другом месте? Некоторые ездили поесть в Сочи, возвращались пьяненькие и довольные.

Меня тоже скрутил приступ желчнокаменной болезни. После манипуляций в пропахшей хлоркой больнице, промывания и двухдневного голода, несмотря на слабость, я упросила мужа поехать в Сочи поесть. По дороге он рассказал мне, как они с папой в детстве ели в Сочи жареную форель. И он кажется помнит, где это было.

Нимало не сомневаясь, что мы найдем место, я торопила его. Пока мы ехали на тарахтящем пустом автобусе мимо огромных вычурных особняков управленцев, адвокатов… Водитель называл их имена, приглушив голос. Вкус, запах, изумительная, прекрасная, распластанная на сковородке серенькая рыбка в красную крапинку, преследовала. Я думала с грустью, что адвокаты, небось, едят форель каждый день.

Когда мы приехали в Сочи и стали искать место, оказалось, что муж его забыл. Слёзы не помешали мне напрячь обоняние. Я стала методично обходить безлюдную площадь изо всех сил принюхиваясь. И, о чудо! Мы оба учуяли запах жареной рыбы с той стороны, где игроки в нарды время от времени по-птичьи выкрикивали непонятные заклинания.

К дощатому киоску, почти скрытому ветками ивы, нас понесло как сайгаков к водопою. Божественный запах приближался, открылся киоск с задранной решёткой. Внутри, румяная от жара, полноватая, перепеленатая белым халатом женщина, на простейшей печке, топившейся дровами, жарила форель с картошкой. Всё! Мы остановились как вкопанные.

– Вам что, молодые люди? – обратилась она с мягким южным распевом.

– Как что! – задохнувшись пошёл в наступление муж.

– Да мало ли чего можно пожелать – миролюбиво отозвалась повариха. – У нас молодое вино, пиво, вода плодово-ягодная, мороженое....

– Рыба у вас есть?

– А это что? – повариха всё так же доброжелательно указала на сковородку.

– Может это кому-нибудь.

– Вы угадали. Это моему охламону. Он на опохмелку только рыбу с пивом требует. Да вы что беспокоитесь – вон стоит полный тазик форели, мой и наловил ночью. И назюзюкался там же. Рыбки вам изжарить? Эт мы враз. Вам по две или как? С картошечкой? На сливошном?

Усевшись на скамейку, под журчание голосов я задремала, и видела ту же форель, пока ко мне на колени не вспрыгнула кошка. Муж принёс мороженое и мы с кошкой принялись лакомиться. Когда сковорода на подставке из камня оказалась передо мной, я внимательно оглядела блюдо.

Серебристая, слегка подрумяненная в крапинку рыбочка лежала в окружении золотистой, испускающей жар картошки. Это великолепие было перечёркнуто тёмно-зелёным остро пахнущим букетиком укропа. Никогда до и после я не ела ничего более вкусного.

И вот опять страсти по форели. Форель, везде вокруг была одна форель. В воскресенье с утра я изложила своё желание мужу. Энтузиазма не встретила.

– Наша Рогатка и без того мелководная, я думаю, усохла, пока стояла жара.

– Но я знаю, ямы, нагромождение камней, где она может прятаться, – упорствовала я,– форель любит холодную воду. Есть несколько омутов на поворотах, там глубоко и много корма.