По правде говоря, то, что произошло с корпусом, стало весьма поучительным итогом наших общих косяков. Ничего особенного, но от свободы, возраста, любви и жары мы все понемногу сходили с ума.

Глупо, конечно, и никто бы в этом не признался, но каждый из нас чего-то ждал. Чего-то особенного и необъяснимого. Какого-то неведомого волшебства, в которое, разумеется, уже никто не верил, и тем не менее, не мог не поддаться атмосфере волнительного ожидания. Томительное предвкушение бродило по венам, затуманивало голову, лихорадило и накатывало со всех сторон радужными надеждами, чувственными снами и необъятными возможностями.

Никто ни о чём не говорил и не смог бы объяснить словами, это просто было и всё. Как сияние зелёного летнего утра или вечерний запах костра.

Всё случилось именно поэтому. Потому что каждый из нас пытался ухватить это несуществующее волшебство, присвоить себе и никогда не отпускать.

Реконструкцию старого детского лагеря проводили поэтапно. Вот уже несколько сезонов подряд. Одну его половину успели перестроить, привести в порядок и даже заселить туда детей, а на второй всё ещё велись строительные работы, и мы должны были просто разгребать строительный мусор, остававшийся после сноса старых кирпичных корпусов. Обычная летняя подработка для студентов или гастарбайтеров. И мы с ребятами: Тифоном, Максом, Артёмом и моим сводным братом Дятлом вполне неплохо с ней справлялись. Не без напрягов, разумеется, но хорошего всё же было больше.

Трифонов, а для своих — Тифон, мой бывший одноклассник с репутацией «плохого парня» и «дурной компании», гроза местной гопоты и головная боль школы, поехал в лагерь, чтобы заработать, а я — ради общения и тусовки. Я считал его самым сильным, надёжным и справедливым человеком в мире и отправился бы с ним куда угодно.

Артём с Максом были старше нас, самостоятельнее и взрослее. Они жили в собственной квартире, имели свои деньги, и никто из родителей над ними не стоял.

Оба сироты. Только Артём — богатенький наследник, а Макс успел побывать в детдоме. Но дружили они с самого детства и понимали друг друга с полуслова.

Я слышал, что Артём якобы вундеркинд и ребёнком его даже показывали по телеку, в каких-то передачах про классическую музыку, где он играл на виолончели. Не знаю, как с виолончелью, но с внешностью и понтами у него точно всё было в порядке. На предплечье две татухи в виде чёрных, огибающих всю руку параллельных полос, в ушах тоннели, в нижней губе шарик пирсинга. И в одежде явный закос под неформалов, но всегда подчёркнуто дорого.

Тифон уважал его за смелость и энтузиазм, а мне в нём нравились дерзкий, немного циничный эпатаж и весёлое самодурство. Я искренне мечтал походить на Тифона, но Артём был из тех людей, которые помимо воли вызывают лёгкую зависть.

И всё же с Максом мы сошлись быстрее и лучше. Макс ни на что не претендовал, а держался скромно и молчаливо. С первого взгляда он производил впечатление милого, безобидного, немного закомплексованного паренька, но на деле был ещё той оторвой. Именно с ним мы совершили набег на кукурузное поле, забрались к страшным местным фермерам, ввязались в драку на овощном рынке и были добровольно совращены женщинами лёгкого поведения из шашлычной.

Дятел же увязался с нами в лагерь в последнюю минуту, воспользовавшись тем, что Лёха поехать не смог. Иначе я бы никогда не стал его брать с собой. Мой сводный брат совершенно не подходил для той компании, что подобралась.

Ванечка, которому исполнилось восемнадцать ещё в мае, оставался полнейшим наивом, не смеющим без бабушкиного одобрения и шагу ступить. И то, что она впервые отпустила его куда-то без присмотра, стало настоящим прорывом на пути Дятловского взросления.