Голубь.

Голубь облетает свое пространство, кружит. Но стоило мне привстать, вылетает, садится на выступ соседнего балкона и пристально всматривается. В меня. А я в него.

Он здесь живет.

Он здесь живет, а я пришла и нарушила его покой. Да, но балкон-то мой! Грожу ему, даю понять, чтобы больше не совался. Голубь замер и смотрит вглубь, поверх меня. Понимаю, что надо обернуться. Оборачиваюсь и вижу прутики, веточки, высоко, на самой верхней полке. Проносится мысль: там пустая коробка, старая сумка, больше ничего.

Ничего себе…Когда же он успел?!

Сейчас выброшу прутики, и на этом всё. История сейчас закончится. Но впечатление такое, что это только начало. Раннее солнце, отражаясь в стеклах соседнего дома, весело ликует. А у нас пока тень. Подставляю стул и, перебарывая себя, тяну веточку. Но тут же судорожно отстраняюсь, соскакиваю со стула и прямиком в комнату. Укрываться от этого ужаса! Плотнее, плотнее закрыть дверь!

Голубь угнездился. А там, в веточках, крохотные белые шарики…

Господи, когда он успел и с этим? Эх, не он, а она! У нас – она. И скоро будут они. Куда ж теперь выгонять? Я не смогу…

Да, а цветы, а белье? И главное – я их боюсь!!! Боюсь так, что стынет внутри. Кому бы пожаловаться?.. Кому бы пожаловаться?.. Кто воспримет всерьез? Кто поймет, как мне страшно?

… … …

К концу недели мы привыкли друг к другу. А что, хомяк, белый кот и на балконе теперь…семейная птица. Наверно, так бывает?


Голубка больше не вспархивала, а спокойно наблюдала, как я хозяйствую, и, будто что-то понимая, грязи не разводила. Но и не, что задевало, не угощалась. Игнорировала хлеб, воду, пшенку, гречку, семечки, кусочки мяса. Я уж разволновалась, как бы ни померла усердная мамаша.


…Как-то услышала, – она поёт.

Угу, вот еще песен нам не хватало. Подошла к стеклу (я теперь часто к нему подходила). Перед глазами картина. Двое. И поет не она, а ей. Поют, подкармливают, оглаживают перышки… А, заметив меня, товарищ этот крылатый принимает воинственную позу. Грудь вперед, и смотрит, смотрит. Были бы брови, точно б нахмурил. Угу, давай, выломай мне стекло.

Теперь их двое… Хотя, чего это я. Столько их было с самого начала.


…Голубь ухаживал за голубкой, любил. Угощения не касался тоже, приносил что-то своё. Мы уж шутили, это они просто не хотят обременять нас лишний раз… В общем, мы ужились.

…И тут, похоже, кто-то, наконец, понял, как мне было страшно и как мне всё это не нужно…

Кто-то понял, не зная еще, что мы ужились.


…Около семи вечера начало происходить что-то странное. Похоже, пошел дождь. Непривычный гвалт, ощущение такое, что кто-то дерётся насмерть. Кричат птицы. Вероятнее всего, дело касается меня? В мгновенье ока оказываюсь на балконе и вижу…большую сизую ворону.

Ворона сидит на перекладине, похлопывает крыльями, смотрит в самые глаза и злобно поругивается. Что-то выговаривает именно мне. Выдав продолжительную тираду, улетает.


Голубей нет. Нет гнезда. Много перьев, веточек, прутиков. О шариках я даже не думаю. Мне потом сказали, что их унесли.


Дождь всё-таки пошел. По карнизу соседнего дома неторопливо прогуливается ворона, не боится промокнуть. У нее блестящие, черного жемчуга глаза.

Сама!

Туман, туман – заморское сукно.
Накрыла землю шапка-невидимка.
Скрипит колодец, светится окно —
пятном размытым. Звякнул цепью Динго.
Шаги подруги во дворе слышны —
похожи так на медленные мысли.
Не два ведра – две полные луны
серёжками бренчат на коромысле.
Не вижу их, и чувствую вину.
А мир живёт созвучием движений.
Он мне сейчас доступен в глубину
высоких чувств и прожитых мгновений
всем человечеством – давным-давно.