– Саша завтра обязательно спросит, где мы провели вечер, если я правильно поняла суть ваших деловых отношений, Лиза, – пропустившая момент «стоп» Сульгюн отставила опустевший стакан, зажала ладонями пустившуюся в пляс голову. – Потом нахохлится и буркнет: «Приду в следующий раз на ваше море, посмотрю, что на вашем бабском языке значит «разговоры с подружками».

– Это он заботу обо мне прикрывает беспокойством о тебе, косматая, – возвела глаза Нилюфер.

– Ты при чем?

– Здрасьте, баба Настя! Это вы, русские, в этой стране словно сорняки в поле, творите что хотите. А я – ахызка, нам гулять с кавалерами до свадьбы и тем более искать приключений на пятую точку запрещено культурой. Но мне плевать на правила. Жизнь моя и коротать ее мне.

– Вообще-то Саша – мой патрон. Про тебя он никогда не упоминал в допросах, – Лиза произносила слова медленно, любуясь переливами лунного света в вине. – Если тебя, говорит, вые… Вы поняли девочки. Так вот, если с тобой, говорит, это сделают, то, считай, и со мной – морально разницы нет. Потому что весь сезон твои слезы утирать придется мне. Боится он, что я влюблюсь в «кролика». Как будто не я эту классификацию придумала.

Заносчивую Нилюфер сбить с пьедестала было не так-то просто.

– Вообще-то Ахмет – мой родственник, забыла, косматая? Саша – лучший друг Ахмета, считай, что брат. Если со мной что-то случится, отвечать перед Аллахом и моей теткой будут оба.

– От главных потрясений в жизни они тебя уберечь не в силах, как бы не старались, – в меланхолию голоса Сульгюн виноградной лозой вплелись ростки смирения. Будто она знала больше, чем могла рассказать. – Хватит о сложном. Сегодня особенный вечер, девочки. Вечер празднования начала нашей дружбы.

– У меня для вас есть сюрприз, – пухлая ладошка Нилюфер с унизанными золотом пальцами утонула в складках мешкообразного платья, покопалась там и извлекла пакетик с сушеными анчоусами. – Угощайтесь, пока я добрая. И пожелайте здоровья Жорику из Минска. Ты, косматая, с ним знакома, этот красавчик у тебя пар десять носков купил. Еще он выбрал жене в отельной ювелирке кольцо с шестнадцатью бриллиантами, около 40 000 долларов за него отдал. А женушка его на следующий день случайно в море утопила. Так и не нашли. А у меня для вас еще и семечки есть, настоящие, черные.

– Ниля, я тебя обожаю! – от восторга Лиза вскочила на ноги. – Человеческих семечек мне не хватает еще больше, чем сгущенки и пельменей. От турецких белесых монстров у меня мозоли на пальцах. И вообще, здесь я сильно-сильно скучаю по привычной еде. Как будто через нее держу связь с покинутым родным и любимым.

Тихая Сульгюн наблюдала за добродушной суетой подруг, едва сдерживая слезы. Забота, щедрость, искренность… Это были слова из другого мира. Перед глазами девушки, разрывая едва сформированные рубцы, кровоточащими стрелами проносились картинки прошлого.

Провонявшая потом, заляпанная кровью тельняшка. Муж рубил голову курице. Тем же вечером с тем же топором носился по деревне за ней, Сульгюн, пугая встречных соседей бешеным блеском в глазах. В блюде с куриным мясом, редком госте на их столе, оказалось слишком много лука. Вот и вся причина.

Храп мужа в разлившемся алкогольном смраде. Детский плач в четыре голоса. Неуемный, животный. Ее шепот: «Завтра, милые, завтра будет нам хлеб».

Погоны на гостях в форме. Казенная бумага на покрытом дырявой клеенкой столе. Неуверенные подписи свидетелей. Наручники на ненавистных запястьях.

Презрение в голосе матери и братьев. «Твое дело – терпеть».

Надежда в звонке из Турции от дальней родственницы. «Займи на билет. Есть работа».