И вот мы в иллюзорном игровом небе, сквозь мягкие светлые облака которого проступали лучи яркого и нежного солнца. Похоже, плата за игру включала в себя трансфер из сентябрьского Токио в весенний Хогвартс. Несмотря на то, что каждый из нас оседлал метлу впервые в жизни, держались все более чем достойно. Первое время никто не начинал борьбу. Каждый пытался понять, как он так легко справляется с полётом. Инсталляция навыков управления необычным летательным аппаратом поддерживала каждую секунду. Я немного покружил над полем, удивляясь реальности ощущения скорости, ветра, абсолютному и непостижимому присутствию гравитации и пьянящему чувству её преодоления. Стоило лишь подумать, что ты собираешься сделать, как тело послушно выполняло команду. Короче, если вы встанете и попробуете вникнуть в моторику каждого шага и как это вообще работает, вы почувствуете примерно то же самое: всё происходит само собой, естественно и непринуждённо. Поэтому я решил не забивать себе голову: разгаданный фокус, как известно, теряет своё очарование.

Бладжер, разбивший нос одному из наших охотников, отвлёк всех от беспечного и восторженного полёта. Словно вспомнив, для чего мы собрались, все бешено заносились над полем, проворно передавая друг другу мяч, ловко уклоняясь от соперников и их атак.

Несколько раз во время игры я замечал, что делаю совсем не то, что приходит мне в голову. Казалось, что моим поведением управляет неведомый голос, заглушающий команды разума. Наблюдая за другими игроками, я понял, что то же чувствуют и они. Это было видно по мимолётным и, казалось бы, неуместным гримасам недоумения на их лицах, как будто что-то пошло не так и удивило их. Решив разобраться в этих ощущениях, я стал прислушиваться к ним. Вскоре до меня дошло: инсталлированные нам навыки полёта пресекают любую потенциально опасную оплошность, так, что порой мы лишены возможности свободы манёвра, который, по версии защитной программы, создаёт угрозу. Такой контроль напоминал гипертрофированный инстинкт самосохранения, который действует не заодно с сознанием, не сговариваясь с ним, а будто бы подавляя его. Ощущалось неприятное чувство внутренней борьбы сознания с этим инстинктом. Создавалось впечатление, что это не я играю в квиддич, а квиддич играется мной.

Окончательно погрузившись в свои мысли, я не заметил, что вот-вот возьму на таран своего же партнёра по команде, пытающегося увильнуть от кровожадного бладжера. За доли секунды я решил, что во избежание столкновения надо изо всех сил рвать метлу правее, но инстинкт, наложив вето на моё решение, увёл меня резко вниз и провёл под беглецом, который даже не заметил опасного момента. Негодуя на этот внутренний императив, я не сразу понял, что, если бы увернулся, как собирался, вправо, неминуемо столкнулся бы с бладжером. Понимание это стало настоящим озарением. Я принял как должное этот властный голос инстинкта, стал прислушиваться к нему, и внутреннее противоречие разрешилось само собой в пользу баланса моего сознательного и бессознательного. Когда я откинул в сторону рефлексию над доминантой моего поведения, оказалось намного проще и интереснее погрузиться в саму игру.

Спустя четыре часа увлекательной и изнурительной воздушной погони снитч был пойман Акирой, в успехе которого ни сам он, ни, кажется, наши соперники не сомневались с самого начала. Однако итоговый счёт оказался равным.

– Вот дьявол! Катсу, какого тэнгу ты забил так мало голов? – возмущался недовольный таким исходом Акира.

– Вратарь у нас был что лодка дырявая: всё, что мог, пропустил.