Впрочем, она не была уверена, что режиссер расслышал ее ответы. Точнее, была уверена, что они его совершенно не интересуют.

– Так. Улыбнитесь, – сказал он. – Опять повернитесь в три четверти, но с улыбкой. Обратно повернитесь. Встаньте, пройдитесь. Расскажите что-нибудь.

– Что рассказать? – проклиная себя за глупость, спросила Соня. – Как меня зовут?

– Нет, что-нибудь длинное. Стихи, если знаете.

Стихи Соня знала, но именно в эту минуту все они выветрились у нее из головы, как будто сквозняком их выдуло. Хоть бы одна строчка из школьной программы вспомнилась!

– Говорите, говорите, – нетерпеливо повторил режиссер. – И смотрите прямо в камеру.

– Что ты заводишь песню военну, – ненавидя себя так, что челюсти свело, выговорила Соня. – Флейте подобно, милый снигирь?

Женщина с жиденьким пучком на затылке, сидящая рядом с режиссером, взглянула на нее с таким изумлением, точно она выругалась матом. Впрочем, Соня и сама чувствовала себя клинической идиоткой, так что не удивилась такому взгляду. Но стихи продолжала читать – по инерции.

– Львиного сердца, крыльев орлиных нет уже с нами! Что воевать? – закончила она.

– Однако! – Брови у режиссера удивленно поползли вверх. Только теперь Соня почувствовала, что от него слегка пахнет коньяком. – Державина здесь еще не читали! Ну, неважно.

Удивление тут же сошло с его лица; видно, удивить его чем-либо было невозможно. Впрочем, Соня и не старалась, и Державина она стала читать не удивления ради, а просто потому, что его строчки каким-то загадочным и отчаянным образом влетели ей в голову. Вернее, не таким уж и загадочным. Эти стихи любил отец. И Соня как запомнила их в пять лет, так до сих пор и не забыла.

– Продолжайте, – сказал режиссер и обернулся к ассистенту с любительской камерой: – Миша, снимаешь?

– Да снял уже, Борис, – ответил тот. – Можешь глянуть.

– Пусть еще пройдется, – сказал Борис. – И попой повертит. И достаточно. А улыбаться ты что, не умеешь? – обратился он к Соне.

– Она улыбалась, – вместо нее ответил Миша. – Сейчас я тебе покажу.

– Когда это она улыбалась? – удивился Борис. – Что-то я не заметил.

– Такая улыбка, – пожал плечами Миша. – Интересная, между прочим.

– Ладно, иди, – махнул рукой Борис. – Контактный телефон оставила?

– Да… – с трудом выдавила Соня.

Московскую карту для телефона она купила по дороге в «ТиВиСтар». Безнадежность затеянного мероприятия была для нее теперь очевидна.

Она вышла на улицу и не почувствовала жары. Все стало ей безразлично. Она пошла вдоль бесконечного бетонного забора, по бесконечной улице к метро.

За спиной у нее раздался треск мотоцикла.

– Девушка! – услышала Соня.

Она не обернулась. Треск слышался совсем близко – мотоциклист ехал следом за ней по тротуару.

– Девушка! – повторил у нее за спиной мотоциклист. – Далеко вам? Давайте подвезу.

– Далеко, – не оборачиваясь, ответила Соня. – Подвозить не надо.

Что ей было сейчас до какого-то заигрывающего мотоциклиста! Она выпала, вывалилась из жизни, и ничто не могло вернуть ее в тот живой поток, частью которого она до сих пор всегда себя ощущала.

– А может, все-таки подвезти? Обернитесь, девушка!

Соня невольно обернулась, хотя совсем не собиралась этого делать. Отреагировала на сигнал, как собака Павлова.

Парень, сидящий в седле, смотрел на нее веселыми нахальными глазами. Мотоцикл у него был не большой, но явно дорогой – сверкал, как игрушечка.

– Так как, поедем? – повторил парень.

– Не поедем, – покачала головой Соня.

И, отвернувшись, пошла по улице дальше.

Она думала, что он так и будет ехать вслед за ней, повторяя свое навязчивое предложение, пока она не нырнет в метро. Но вместо этого услышала: