Признаюсь, что я, замученная семейными проблемами и заботой, иногда в шутку завидовала Роксане.

И вот я превратилась в нашу собаку!

А сейчас легко читала мысли мужа: «В чём Лиза ушла? Все её вещи на месте! Куда жена могла пойти? Что делать?»

А что делать мне? Куда делась я? В кого переселилась душа Роксаны? Об этом страшно даже подумать.

Неожиданно мне захотелось в туалет. Я прибежала в ванную комнату, и оценив, что запрыгнуть на унитаз и удержаться на нём у меня нет шансов, с громким лаем подбежала к входной двери. Хозяин понял, ловко защёлкнул на моей шее ошейник, пристегнул к нему рулетку. Он уже было открыл дверь и вдруг как закричит:

– Чёрт, чуть не забыл! – и водрузил мне на лицо намордник, который сдавил мне нос. От боли и обиды я громко закричала, то есть взвыла, зарычала, залаяла и не замолкала ни в лифте, ни в подъезде. Пытаясь сбросить намордник, я мотала головой, но тщетно.

Хозяин извинился за намордник:

– Надо, Рокси, надо! Забыла, как тебя догхантеры отравили, а мы с мамой помним.

Мы выскочили на улицу, где я без всякого стыда присела на газоне. Хозяин собрал какашки в целлофановый пакет и выбросил в урну, думая о том, какой он хороший.

– Не до гулянки, – строго сказал он, – сделаем кружочек по скверу и домой. Надо маму искать!

Я бежала на поводке перед хозяином, весело помахивая хвостиком, с наслаждением внюхиваясь во всё, что попадалось по пути. «Сколько ароматных записок!» – думала я, моментально считывая их. Тут появился отвратительный пегий соседский беспородный пёс-мой злейший враг. Мы бросились с громким лаем друг на друга. Хозяева с трудом растащили нас. Я долго огрызалась и грозно облаивала всех встречных собак.

– Что с тобой, Рокси? – отчаянно вопрошал муж. – Жена пропала, так ещё с собакой что-то творится! Наверное, тоже переживает.

Муж звонил дочерям, сестре, ему и мне звонили по работе, он отвечал, что я вне зоны доступа.

Вечером вся семья соберётся и будет решать, что делать.

Дома хозяин освободил меня от ошейника и намордника, в тазике помыл мои лапки, животик и кое-как обтёр полотенцем.

Я попила водички, забралась на диван и стала думать, как мне опять стать человеком?

И надо ли?

Представление в шапито заканчивалось под несмолкаемый шквал аплодисментов.

Бартабас-владелец и режиссёр труппы-статный, за пятьдесят, весь в чёрном, с гладким черепом, обрамлённым пышными бакенбардами, черты лица тонкие, взгляд иссиня-чёрных глаз пронзительный, привычно оглядывал себя в зеркале, нервно сжимая в руке телефон-ждал известий из Фонтенбло. Вся труппа артистов и лошадей шествовала по манежу с поклонами. Вбежал помощник с радостными возгласами:

– Ваш выход, маэстро! Слышите, как неистовствует публика? Мы покорили этих русских! Они просят вас!

– Как я выйду без Зингаро! Я без коня как без ног! – зло выкрикнул Бартабас.

– Маэстро, но публика не знает, что вы всегда на поклонах гарцуете на Зингаро. Возьмите любого коня! Доставьте счастье хотя бы першерону. Какой триумф! Мы – гвоздь театрального фестиваля Чехова. Труппа в восторге от усадьбы «Коломенское»!

Бартабас слушал эту тираду вполуха. Его мысли заняты Зингаро, чьим именем он назвал конный театр, покоривший весь мир уникальными балетными постановками с лошадьми. – Повторите для публики финал! – распорядился Бартабас. Перед гастролями его роскошный вороной жеребец сломал ногу. Бартабас недоумевал, почему на вопросы: «Как Зингаро?» – он получал какие-то невнятные ответы: «Произошло заражение, не заметили, но всё под контролем».

Бартабас вспомнил, как всё начиналось. Он сбежал из семьи в цыганский табор, а потом появился на Авиньонском фестивале с конём и крысой. Выступление странной троицы имело сногсшибательный успех, после чего организаторы предложили поставить для фестиваля спектакль.