Где осталась твоя земля,
Города твои и поля,
И журчание тёплых рек,
И далёкий двадцатый век.
1962
«То на «вы» тебя назову…»
То на «вы» тебя назову,
То на «ты» тебя назову…
Я похож на большую сову:
Вижу ночью цветы и траву,
Вижу, как ты идёшь домой,
Вижу, как ты заходишь в дом,
И садишься за белый стол,
И склоняешься над листом.
Ты мне пишешь, что я дурак,
Что не надо горячку пороть,
И что всякий беспочвенный страх
Надо радостно гнать и бороть.
– Да… –
Качаю я головой.
Как приятно мне быть совой!
Но чуть утро – нету совы.
Не видать ни цветов, ни травы.
И ещё, что прискорбно весьма,
Снова нету от вас письма.
Я креплюсь из последних сил,
Но душа объявляет аврал.
Где же вы?
Гром бы вас поразил!
Где ж ты?
Чёрт бы тебя побрал!
1962
«Опять я вижу разноцветный сон…»
Опять я вижу разноцветный сон.
Всё так объёмно, точно и весомо…
Вкатилось солнце жёлтым колесом,
Лежит на печке чуть припухший сом,
Воскресный день,
И ты как будто дома.
Мертвящею разлукою томим,
Я долго ждал такого воскресенья:
Звучит мазурка, юркая, как мим,
Мы молча сигаретами дымим –
Всё просто так –
И всё как потрясенье.
Конечно же, я знаю, – это сон.
Он кончится – и снова в доме пусто,
И там, на печке, никакой не сом,
А просто в блюдце кислая капуста.
Конечно же, ты не пришла ко мне,
Ни пожурить тебя и ни коснуться…
Я сплю и думаю:
Да, это всё во сне.
И плачу.
И стараюсь не проснуться.
1962
«Под окошком, под окном…»
Под окошком, под окном
Третий вечер кошка
Машет медленно хвостом
И глядит в окошко.
Старая она, старая,
Усталая, усталая,
Худая, облезлая –
Одни усы…
Слушай, братец кошка,
Хочешь колбасы?
Хочешь поселиться
У меня в дому?
Будешь веселиться
Так, нипочему.
Детей у меня нету,
Мышей у меня нету.
Все твои заботы –
Трын-трава.
Никаких обязанностей,
Одни права!..
Отвечает кошка,
Пройдя вдоль стены:
Очень, дескать, мило
С твоей стороны.
Только я ведь гордая –
Вот какой вопрос!
Я сначала сделаю
Вступительный взнос:
Чтобы есть не даром
Твою колбасу,
Я тебе большую
Крысу принесу.
Улыбнулась кошка
И ушла во тьму.
Что мне с нею делать?
Никак не пойму!
Глупо иль не глупо?
Да! Но, между тем,
Она ведь не знает,
Что я крыс не ем…
1962
«Бейся, буйствуй в молодой отваге…»
Бейся, буйствуй в молодой отваге,
Только щит в бою не оброни.
Кучка пепла, словно от бумаги,
От моей испытанной брони.
То ли зрелость, то ли обречённость –
Не поймёшь со страху ни рожна.
Где-то есть другая защищённость,
Только я не знаю, где она.
Бога нет, молю тебя, природа, –
Чтоб душа не лопнула, звеня,
На краю большого огорода
Посади подсолнухом меня.
Убери любовь и вдохновенье,
Разожми на миг свои тиски,
Дай мне день зелёного забвенья,
Дай мне отдышаться от тоски.
Мокрый луг и заревое ржанье…
В белый клевер мордой упаду.
Дай мне выходной без содержанья,
Дай мне отдышаться на ходу!
Я готов за веком и над веком
Отпечатать трудные следы,
Только дай остаться человеком
Под высоким бременем беды.
Бога нет, хвала тебе, природа,
Да звенит бессмертие твоё!
Где-то есть высокая свобода,
Дай мне сил добраться до неё.
1962
«Шутки шутками…»
К. Г. Паустовскому
Шутки шутками,
А Бобик сдох…
От любви собака околела.
Он душой почувствовал подвох,
И душа смертельно заболела.
На сто вёрст пугая тишину,
На манер пустынника-шакала
Он всё выл ночами на луну,
Но луна ему не помогала.
День хозяйки нет,
И месяц нет…
О жестокосердая столица!
О позор! О женщины! О свет!..
Променяли Бобика на шпица…
Вскроет стужу остриё луча,
Будет май,
Но не бывать свиданью.
Каблуками острыми стуча,
Не придёт коварное созданье.
Ей, – святой, летящей к небесам, –
Бесконечно жаль тебя, беднягу.
Но прилично ль,
Ты подумай сам,
По Москве прогуливать дворнягу?
– Ты крепись, – я говорил ему. –
Ты смирись… –
Но он меня не слушал,