Но ведь оно притаилось, оно родилось давно, оно очень долго пряталось, но было ей не равно. И с детства одежда колется, и строг родительский дом, а эта любовь шершавая кожу сняла потом.

Я что-то могла-должна была? А может, и не должна… Наверно, лежит вина на мне, иначе – какого рожна? А если я не причина, то почему тогда – цель? Сколько же было хорошего… с лучшею, с ближней моей. Не было крепче дружбы – ненависть ее крепка. Скажут, что можно убить меня – не дрогнет ее рука. Пока ее стрелы – мимо, пока еще недолет, но если они попадут, тогда… это войдет в нее.

Боже, молю, утешь ее в тягостном сне – пускай

просто забудет про страх и боль, только не отпускай, только не говори «не Моя», не урони во мрак!

Господи, она так любит…

Просто она любит – вот так.

Перед ними беспомощны полностью мы,

и теряем слова, и теряемся сами.

Но приходят с какой-то иной стороны

люди с тусклыми тёмными, злыми глазами.

Они бродят средь нас, они смотрят на нас,

словно видят насквозь, и мы им не по нраву.

А на дне их бездонных таинственных глаз

есть неведомый яд, колдовская отрава.

И отводим мы взгляд, натыкаясь на них,

но умеют вылавливать нас зеркалами.

И тогда – пролезает в мой сон и в мой стих

кто-то с тёмными, злыми… моими! глазами.