– Ничего, привыкнешь, – пообещала Мира. – Складывай пока салфетки.

– Честное слово, хуже, наверное, не бывает. – Энджи не могла удержаться от смеха, хотя ей было совсем не весело.

По правде говоря, она не ожидала, что будет так тяжело. В жизни ей все давалось легко. И у нее все получалось, за что бы она ни бралась. Причем получалось хорошо, может, и неидеально, но точно лучше среднего. Она закончила в Лос-Анджелесе Калифорнийский университет – за четыре года, между прочим, – с довольно высоким результатом, и ее взяло на работу лучшее рекламное агентство Сиэтла.

Если честно, вся эта суета с обслуживанием столиков стала для нее самым настоящим шоком.

– Это унизительно.

Мира подняла голову от салфеток.

– Не переживай. За все годы Роза очень редко звонила в ресторан и в последний момент предупреждала, что не выйдет из-за болезни. Обычно она справляется с так называемой толпой. И ты справишься.

– Понимаю, но… – Энджи опустила взгляд на свои руки. На коже следы от ожогов. Хорошо еще, что она пролила горячий соус на себя, а не на миссис Джулиани. – Не знаю, получится ли у меня.

Мира свернула из полотняной салфетки лебедя и подвинула его через стол к сестре. И Энджи сразу вспомнила тот вечер, когда папа учил ее, как складывать полотняный квадрат, чтобы из него получилась вот такая птица. Она посмотрела на Миру и поняла, что та напомнила ей об этом специально.

– Мне и Ливви потребовались недели, чтобы научиться складывать лебедя. Мы сидели на полу рядом с папой и пытались повторять все его движения. Нам очень хотелось, чтобы он улыбнулся и сказал: «Молодчины, мои принцессы». Мы думали, что у нас все отлично получается, а потом к нам подсела ты и за три попытки научилась его складывать. «Вот ей, – сказал папа, целуя тебя в щеку, – все по плечу».

В другой ситуации Энджи улыбнулась бы этому воспоминанию, но сейчас оно пробудило в ней другие мысли.

– Наверное, вам с Ливви было непросто.

Мира отмахнулась:

– Я имела в виду не это. Этот ресторан – «Десариа», – он у тебя в крови, как и у нас. То, что ты не работала здесь все эти годы, не изменило этого. Ты все равно остаешься одной из нас, и тебе по силам сделать то, что требуется. Папа верил в тебя, мы тоже верим.

– Я боюсь.

Мира улыбнулась:

– Это говоришь не ты.

Энджи повернулась к окну и уставилась на пустую улицу. Листья, кружась, медленно падали на тротуар.

– Это говорит та, какой я стала. – Ей самой было нелегко признаться в этом.

Мира наклонилась к ней:

– Можно начистоту?

– Нельзя. – Энджи попыталась засмеяться, но, взглянув в открытое лицо сестры, не смогла.

– За последние годы ты стала эгоцентричной. Я не имею в виду эгоистичной. Желание иметь ребенка, а потом смерть Софи – все это сделало тебя сдержанной. В каком-то смысле одинокой. Ты замкнулась в себе.

«В каком-то смысле одинокой».

Абсолютно верно.

– Я чувствовала себя так, будто меня подвесили на веревке, а подо мной пропасть.

– Ты бы все равно упала.

Энджи задумалась. За один год она потеряла дочь, отца и мужа. Это и есть то самое падение, которого она так боялась, это точно.

– Иногда мне кажется, что я все еще падаю. А по ночам становится вообще невмоготу.

– Может, пора посмотреть вокруг себя?

– У меня есть ресторан. Я пытаюсь.

– Это днем. А когда ресторан закрыт?

Энджи вздохнула.

– Приходится тяжело, – призналась она. – Ночью я сижу над своими записями и делаю пометки.

– Одной работой ты не спасешься.

Энджи очень хотелось поспорить, опровергнуть это утверждение, но она уже знала эту истину, еще с тех пор, когда любила свою работу и пыталась забеременеть.

– Да.

– Может, пора протянуть руку помощи тому, кому еще хуже?