– … Она движется к Ориону уже три года, ты бы видел…

Грек болтал о Земле. Корнею эта тема была неприятна, он бы с удовольствием замял разговор, но дружок не отличался тактичностью, все говорил и говорил. Даже про Виктора ввернул, вот, мол, кто начал распад… Земли как таковой уже не было. Грустно, но Корней привык. Он помнил этот мир, разрываемый напалмом, горящий черным пламенем, наполненный смрадом и смертью. Где-то там, на баррикадах, был его отец, прорывался к куполу, чтобы взорвать игигов. Тогда это можно было сделать. Не взорвал, пожалел чужих детей. Своих не пожалел, выгнали их с Земли. За десять лет игиги отстроили Землю заново, но она перестала быть планетой. Это была гигантская космическая крепость с фотонными двигателями на полюсах. И она начала свое движение за пределы известного космоса. Игиги решили расширять свои божественные владения, они жаждали покорить все живое и вмять его в грязь «божественной» стопой. Они родились правителями и не могли иначе. Их надо было искоренять, всех до одного, начиная с новорожденных младенцев и заканчивая дряхлыми стариками. Только тогда в космосе перестанут быть высшие и низшие расы, божественные господа и нижайшие рабы.

Земля плыла в космосе, ощерившись острыми дулами и наводила ужас на все мирные расы. Остановить ее не было возможности, вернуть в первоначальный вид, сделать живой планетой – тем более. Разве что все игигские морды передохнут в одночасье. Он мог бы жить на этой планете. Растить сад, строить дом, любить женщин, продолжать свой род. Да, он не слишком красив, но он бы нашел ту, что полюбит его большое сердце. Собаку завел бы, обязательно, такую дурацкую, пушистую и большую. И трехмерные горки соорудил бы из старого звездолетного экрана для всех в округе детишек. Нежился бы в бассейне на теплом солнышке, а по выходным жарил аппетитное мясо, нормальное коровье мясо, а не лягушек ремских… Но нет, нет больше Земли, негде растить сад, а на остальных планетах он чужой, даже на Ха-ту. Так что не мог он слышать о том, чем стала планета его отца, деда и прадеда, в честь которого Галу и назвала его Корнеем.

– Координаты покажи. – Прервал он трескотню Леванского.

Координаты как координаты, только далеко, у черта на рогах. Не долетит туда обычный звзедолёт, да и постареют они к середине пути, не живет столько ни кетт, ни человек.

– На чем полетим, Грек?

– Сюрприз, Ворон.

Корней поежился. Каждый раз, когда Леванский говорил «сюрприз», за этим следовали большие неприятности. Как честный друг, Корней брал вину на себя. За ним стоял герой космоса, великий телефизик Виктор Корюшкин, а у Сереги никого не было, только его блистательные манеры. Но время игр закончилось, космос не любит бравады, он уважает только смирение и трудолюбие.

– Расслабься, ты обалдеешь, когда увидишь, на что я променял твою рухлядь. Можешь уже возносить хвалы моему великому гению…

Иногда его хотелось убить, придушить и слушать блаженную тишину. Потому у Грека и не было друзей в академии, потому что никто, кроме молчаливого и терпеливого Корнея не мог вынести его фальшивый аристократизм, никто не уживался с таким важным и чванливым щеголем, кроме Корнея, отличающегося спокойным характером.

– Дай я сначала посмотрю, а потом поговорим.

– Смотри. Последний ангар…

– Ты что, шельмец, все это провернул за одну ночь?

– Да я давно уже все продумал, денег только не было. Так что, считай, ты вовремя подвернулся.

– Я уже хочу убить тебя…

– Да не дрейфь, Ворон, ты только глянь на эту красотку!

Это был последний шанс, тогда еще можно было бежать. Бросить к черту «красотку» Грека и смыться, устроиться на работу звездолетчиком где-нибудь на окраине, где не знали, кто такой Корней-Зенекис Кха-Совура. Нужно было даже не заглядывать туда, в проклятый ангар, развернуться и потопать себе обратно в номер гостиницы, принять ионный душ и улететь с первым же рейсом на Гвал. Нет же, дьявол любопытства был в нем сильнее, чем желание жить. Любопытство, это все, что осталось в отличнике летной академии после многолетней тяжелой работы по перевозке всякого непотребного говна. Он поверил Сережке, своему верному другу, своему искусителю, вольнодумцу и прожектеру. Он хотел вырваться из пут нищей и скучной жизни. Что ж, теперь говна в его жизни стало намного больше.