– Интересно какой?

– Завтра расскажу.

– Артур, расскажи.

– Ну, хорошо, слушай. Только давай пройдемся, а то ты совсем замерзнешь.

Она боком прижалась к нему, Артур обнял ее рукой. Они неторопливо двинулись дальше.

– Он родился во время войны, зимой. А зимы тогда были суровые.

Людочка поежилась.

– Понимаешь, – продолжал Артур, – его мать, как бы это сказать, ну, в общем, она не хотела ребенка: муж воевал на фронте, она сошлась с другим. Да еще голод, холод, сожитель, злые языки, короче, обуза.

Людочка, повернув голову, смотрела на Артура, стараясь не пропустить ни слова.

– И тогда она решила, – Артур подбирал слова, – что ребенок родился только для того, чтобы заболеть и умереть. Много ли ему надо. Она его вымоет и после ванны кладет на кровать под открытую форточку.

– О Боже!

– Однако, вопреки ее стараниям, он выжил. Причем не просто выжил, теперь он не боится никакого мороза и никогда не простужается, – заключил Артур.

– А мать?

– Не знаю. Наверное, потом поумнела, полюбила его, вырастила. А вот отец с фронта не вернулся, погиб на Днепре.

Людочка остановилась.

– Какая подлая штука – война!

– Война ненавидит женщин и детей.

– А мужчин?

– Как же можно ненавидеть свою пищу?

Людочка посмотрела на небо. На южной стороне показались две первые звезды. Артур увидел ее глаза, наполнившиеся слезами, и его сердце сжалось. Он поцеловал ее в щеку. Она, все еще отвернув голову, смотрела на звезды.

– Я так боюсь, что ты вдруг исчезнешь, – произнесла она.

– Я не исчезну. И всегда буду с тобой, пока ты этого хочешь.

Людочка ладошками вытерла глаза и улыбнулась:

– Значит, коммунизм уже на горизонте?

– Еще на горизонте!

– Ну и пусть он там пребывает.

– Пусть, – Артур согласно тряхнул головой.

– Чем завтра будешь заниматься?

– Стенгазету на работе буду рисовать, – ответил Артур. – А ты?

– А я на ночь программу оставила. Пойду утром посмотрю, что там машина наша насчитала.

– Заедешь завтра?

– Я позвоню.

Они стояли у подъезда.

– Ты иди. – Она быстро поцеловала его.

– Подойдешь к окну?

– Да.

Обойдя дом, Артур смотрел на ее окно, пока не сдвинулась занавеска и за стеклом не показалась хрупкая фигурка приникшей к стеклу девушки. Он поднял руку и, оглядываясь, пошел к трамваям. Она отошла от окна и зажгла свет.

Артур шагал и думал, что завтра они снова увидятся и он расскажет ей, как впустую проходит время и какой ерундой ему приходится заниматься. Но с Людочкой он был счастлив и не променял бы ее общество ни на симпозиумы, ни на важную работу, ни на руководящую должность, ни на признание коллег.

«Может, прав был Блок, – пришло ему в голову, – никакой славы не нужно, только бы видеть любимое лицо».

Артур всегда с сожалением расставался с Людочкой. С другими девушками у него так не было. После свидания с ними он с удовольствием возвращался домой, предпочитая одиночество и привычную обстановку. Расставшись с Людочкой, он чувствовал себя не в своей тарелке.

«Может, это и есть любовь? – думал Артур. – Так просто ее распознать: любовь – это когда отсутствие любимой воспринимается не как одиночество, а как гнетущая пустота.

Ты и рассуждаешь сейчас, как Людочка, – поймал сам себя Артур. – Таких, как она, мало. И тебя она, возможно, любит, пока ты не такой, как она. В основе любви лежит разница. Только когда нужно излечиться, подобное лечат подобным».

Молодости свойственно самоутверждаться. Недостатка в гордости и воле у него не было. Женщина, которая подхлестывала бы его, а таких всегда в избытке, очень скоро стала бы действовать ему на нервы, испытывать его терпение. Напротив, ему требовались сдержанность и успокоение.