– Ни слова о том, что произошло; надо, чтобы королева была совершенно спокойна; чтоб она не знала, что нам известна ее тайна, пусть она думает, что мы преследуем какой-нибудь заговор. Пошлите ко мне канцлера Сегие.

– А что вы сделали с этим человеком?

– С каким? спросил кардинал.

– С Бонасиё?

– Всё что было возможно. Я сделал из него шпиона жены его.

Граф Рошфор поклонился, как человек, глубоко сознающий превосходство своего господина, и вышел.

Оставшись один, кардинал снова сел, написал письмо, запечатал его своею собственною печатью и позвонил.

Офицер вошел в четвертый раз.

Позовите ко мне Витре, сказал он, – и скажите, чтоб он приготовился в дорогу.

Минуту спустя, человек, которого он требовал, стоял перед ним, в сапогах со шпорами.

– Витре, сказал кардинал, – вы поедете немедленно в Лондон. Не останавливайтесь в дороге ни на минуту. Вы отдадите это письмо миледи. Вот вам предписание о выдаче двухсот пистолей, подите к моему казначею и велите выдать их вам. Вы получите столько же, если возвратитесь назад через шесть дней и хорошо исполните мое поручение.

Курьер, не говоря ни слова, поклонился, взял письмо и предписание о двухстах пистолей и вышел.

Вот в чем состояло письмо:

На другой день после этих происшествий Атос не являлся, д’Артаньян и Портос уведомили об этом де-Тревиля. Что касается до Арамиса, то он взял отпуск на пять дней и был в Руане, как говорили, по семейным делам.

Де-Тревиль был отцом своих солдат. Самый незначительный и неизвестный из них, лишь только надевал мундир его роты, мог быть уверен в его помощи и опоре, как бы его родной брат.

Он сейчас же отправился к главному уголовному судье. Позвали офицера, начальствовавшего над постом Красного Креста и после продолжительных расспросов узнали, что Атос был на время помещен в Фор л’Евек.

Атос прошел чрез все те испытания, которые перенес Бонасиё.

Мы говорили об очной ставке обоих пленников. Атос, чтобы дать время д’Артаньяну, до сих пор ничего не говорил и теперь только объявил, что его звали Атосом, а не д’Артаньяном.

Он прибавил, что не знал ни господина, ни госпожи Бонасиё, что никогда не говорил ни с тем, ни с другим; что он пришел около десяти часов вечера навестить друга своего д’Артаньяна, а до этого часа был у де-Тревиля, где и обедал; двадцать свидетелей, говорил он, – могли подтвердить истину, и назвал многих известных дворян, между прочими герцога де-ла-Тремуля.

Второй комиссар был озадачен не меньше первого простым и бойким объяснением мушкетера; ему, как гражданскому чиновнику, очень хотелось бы обвинить военного; но имена де-Тревиля и герцога де-ла-Тремуля заставили его задуматься.

Атос был также отправлен к кардиналу; но, к несчастию, кардинал был в Лувре у короля. Это было именно в то время, когда де-Тревиль, побывав у главного уголовного судьи и у губернатора Фор л’Евека и не найдя Атоса, пришел к его величеству.

Как капитан мушкетеров, де-Тревиль мог во всякое время свободно являться к королю.

Известно, что король был сильно предубежден против королевы, и что кардинал, не доверявший в своих интригах гораздо больше женщинам чем мужчинам, искусно поддерживал эти предубеждения. Одною из главнейших причин этого предубеждения была дружба королевы с г-жею де-Шеврёз. Эти две женщины беспокоили его больше чем войны с Испанией, распри с Англией и расстройство финансов. Он был убежден, что г-жа де-Шеврёз служила королеве не только в политических, но и в любовных ее интригах, что его всего больше мучило.