Прокурорша чувствовала, что, судя по поведению знатных дам того времени, она сделала дурно.

– Я пожертвовал для вас баронессой…

– Очень знаю.

– Графиней…

– Пожалейте меня, господин Портос.

– Герцогиней.

– Будьте великодушны!

– Извольте, я не буду продолжать.

– Но муж мой не хочет и слышать о том, чтобы давать кому-нибудь взаймы денег.

– Госпожа Кокнар, вспомните первое письмо, которое вы мне писали: я помню его от слова до слова.

– Это потому, что вы просили очень значительную сумму.

– Госпожа Кокнар, я предпочел вас, тогда как мне стоило только написать герцогине… я не назову ее имени, потому что не в моих правилах оскорблять честь женщины; но я знаю, что мне стоило только написать и она прислала бы мне полторы тысячи.

Слезы показались на глазах прокурорши и она сказала:

– Вы меня жестоко наказали, господин Портос, я клянусь нам, что если вы будете когда-нибудь в таких же обстоятельствах, то не получите от меня отказа.

– Полноте говорить о деньгах, отвечал Портос, притворяясь обиженным; это унизительно.

– Как, вы уже не любите меня! сказала прокурорша протяжно и печально.

Портос красноречиво молчал.

– Как-то вы мне отвечаете? А, понимаю!

– Подумайте об оскорблении, которое вы мне нанесли, сударыня; оно осталось здесь, сказал Портос, прижимая крепко руку к сердцу.

– Любезный Портос, позвольте мне поправить это дело.

– Впрочем, чего же я от вас требовал? сказал Портос, с видом добродушия; ничего кроме денег. Но ведь я не дурак. Я знаю, что вы небогаты, что ваш муж должен прижимать бедных просителей, чтобы выжать из них несколько экю; вот если бы вы были графиня, маркиза, или герцогиня, другое дело, тогда я не простил бы вам этого отказа.

Эти слова задели прокуроршу за живое.

– Заметьте, господин Портос, сказала она, – что хотя я и прокурорша, но мой сундук набит, может быть, потуже чем у всех ваших падших красавиц.

– Тем чувствительнее обида, которую вы нанесли мне, сказал Портос, освобождая свою руку от руки прокурорши, потому что если вы богаты, то отказ ваш неизвинителен.

Прокурорша видела, что она зашла слишком далеко, и потому сказала:

– Если я называю себя богатою, то не нужно понимать этого буквально; я не могу назвать себя вполне богатой, но имею средства.

– Не будемте, пожалуйста, говорить об этом; сказал Портос. Вы меня не поняли, – между нами нет никакого сочувствия.

– Неблагодарный!

– Советую вам жаловаться, сказал Портос.

– Ступайте же к своей прекрасной герцогине, – а вас не удерживаю.

– А, вы, кажется, не будете в отчаянии от этого.

– Скажите в последний раз, господин Портос, любите ли вы меня?

– Увы! сказал Портос таким грустным голосом, каким только умел, но скоро будет война, на которой я буду убит, как говорит мне предчувствие…

– Ах, не говорите этого! сказала прокурорша, рыдая.

– Что-то мне говорит, что будет так, сказал Портос, притворяясь еще более грустным.

– Скажите лучше, что у вас есть новый предмет любви.

– Откровенно скажу, что нет. Никакой новый предмет меня не занимает, и я даже чувствую, что в глубине сердца что-то говорит в вашу пользу.

Но знаете ли вы, что через две недели начнется война и я ужасно озабочен своею экипировкой. Поэтому я еду к родным в средину Бретани, чтобы достать сумму, необходимую для приготовления к войне.

Портос заметил, что она колебалась между скупостью и любовью.

– А так как имение герцогини, которую вы видели в церкви, продолжал Портос, смежно с моим, то мы поедем вместе. Вы знаете, что дорога кажется гораздо короче, когда едешь вдвоем.

– Разве у вас нет друзей в Париже, господин Портос? спросила прокурорша.

– Я думал, что есть, отвечал Портос задумчиво, но вижу, что я ошибался.