Они нащелкали фотоаппаратом несколько снимков. Катя предложила пройти берегом реки до церкви, но Нина отговорила ее: потом успеем еще, когда с холма спускаться будем, тогда и в храм заглянем.

– Тут троп наверх полно ведет. – Нина бодро взяла курс на еле заметную в траве тропинку, уводящую от реки в лес к подножию горы. – Мы в детстве постоянно лазили: тут орехов лесных полно было, малины на склонах. Удивляюсь, и как ты ничего не помнишь?

Подъем на Май-гору занял у них минут двадцать. Шли с остановками. Нине, хоть она и всячески храбрилась, приходилось трудно. На Катин взгляд, все было кругом хорошо и живописно, только уж слишком много водилось в этих благословенных местах жгучей крапивы и кусачих мошек, тучей плясавших на солнце над белыми зонтами дудника и фиолетовыми свечками иван-чая.

И вот – они на вершине.

– Весь мир на ладони, ты счастлив и нем и только немного завидуешь тем, другим. Ой, что это? Что за дрянь еще такая?

Катя с трудом оторвалась от зрелища, открывавшегося с вершины Май-горы – в отличие от заросших склонов почти «лысой», открытой всем ветрам, утонувшей в пышной, напоенной дождями, нагретой жарким августовским солнцем траве. С горы было видно далеко-далеко: темные хвойные боры до самого горизонта, малахитовые лоскутки полей и лугов, лента речки, крыши домов далеко внизу, ниточка шоссе, уходящего куда-то…

Нина обо что-то споткнулась, ушибла и поцарапала ногу. В траве белел какой-то предмет. Катя нагнулась. Похожий на белесый камень, вымытый дождями, выступающий из земли… Это был не камень, а старый коровий череп, пустыми дырками глазниц уставившийся на них с Ниной. Катя потрогала темный коровий рог. Второй был обломан под самый корень и напоминал кусок щепки, воткнутый в кость.

– До крови оцарапал, гад. – Нина заковыляла к березовым бревнам, брошенным возле выжженного в траве кострища. – Откуда тут еще и дохлая корова?

Катя плавным жестом указала на кострище:

– И был заклан тучный телец, и жертва сия… Нина, а кто-то из ваших дачников скотинкой балуется, а?

– Раньше лесник местный держал корову, коз. Мы у него молоко покупали.

Катя, присев в траву, всмотрелась в череп.

– Стильная вещь. Некоторые сейчас такие вот костяшки сушат, потом лаком покрывают и держат дома в качестве природной скульптуры. Прочих останков не обнаружено, одна головенка тут бычья. Интересно, кто же, дружок, сюда тебя принес? – Она ласково погладила костяшку по лбу. – Нин, а давай возьмем с собой домой? Будешь, когда помиритесь, Борьку по ночам пугать.

– Найди мне подорожник. – Нина старательно «слюнила» багровую ссадину на щиколотке. – Столбняк тут еще подцепишь с этой мертвечиной!

Строя догадки, как коровий череп мог попасть на вершину горы, приятельницы разложили на березовых бревнах припасы. Но есть отчего-то не хотелось. Солнце припекало все сильнее, надо было спускаться. Спуск оказался труднее, чем подъем. Катины сандалии так и скользили по глине, путались в траве. Тропа местами пересекала густой малинник. Увы, ни единой ягодки попробовать так и не довелось: кусты были кем-то помяты, а местами и варварски поломаны. «Все обобрали, обжоры, – нелестно поминала Катя местных дачников. – Буренку смолотили на шашлыки, малину, орехи – тоже не видно! И грибов, наверное, после таких хищников в лесу днем с огнем…»

Здоровенная, как гренадер, крапивища ожгла Кате предплечье. Стараясь не делать лишних движений, почти не дышать, вообще как-нибудь уменьшиться в размерах, Катя начала «скатываться колобком» по тропе, заросшей этой кусачей дрянью. Спуск тут был очень крут. Внизу было здание церкви, дорога, ведущая к поселку. Прямо же у самого подножия холма валялся битый старый кирпич: остатки церковной ограды, примыкавшие с этой стороны к тропе.