Наступает самая горячая пора для приозерного башкирского населения, где чуть ли не каждый вместе с тем и рыболов. Дело в том, что ельцы играют исключительно в уральских речках и ловятся, и то украдкой, заводчанами, а запрещение весеннего лова по смыслу заключаемого условия – хотя и здесь дело не обходится без некоторых притеснений со стороны арендаторов, – не касается самих вотчинников, главная масса селений коих расположена по берегам степных озер. Кроме того, щука водится не только во всех проточных, но даже и в так называемых карасьих озерах; при обширном распространении вместе с тем по своему количеству, величине и продолжительности нереста, который, заканчиваясь в одних озерах, начинается в других и длится иногда чуть не целый месяц, она представляет более верную и более ценную добычу, а также гораздо большее значение для жителей. Трудно хотя бы примерно вычислить все огромное количество этой рыбы, добываемое во время игры; ценность ее с наступлением теплой погоды, обусловливающей только местный сбыт, уменьшается вдвое-вчетверо; почти все население в это время, можно сказать, питается одной щукой, а потом во всю страду употребляет ее в соленом виде, но за всем тем численность ее уменьшается весьма незаметно, и прирост здесь более, чем у каких-либо других видов, вознаграждает каждогодную убыль. Впрочем, это объясняется отчасти и тем, что неводная ловля вряд ли доставляет большее количество щуки, нежели весенняя, и вообще относительно незначительна, что зависит от исключительности ее местопребывания и неудобства зимнего лова. Несомненно, по весу весенней добычи первое место между всеми другими рыбами принадлежит щуке.

Ловля ее весьма разнообразна и во многих случаях довольно оригинальна. Прежде всего, как только образуются небольшие закраины и вода начнет поглощать воздух, она подходит к камышам и всего охотнее плавает у самого края льда, что объясняется тем, что вода содержит тут наиболее воздуха, пузырьки коего освобождаются при таянии. Явление это свойственно, впрочем, всякой рыбе, а у щук выражено только несколько яснее. В это время, предвещающее скорое наступление нареста, обыкновенно ловят их мережами, и чем чаще запутавшаяся щука выпускает, бившись, икру, тем ближе эта с нетерпением ожидаемая пора. Проходит неделя, щуки начинают ходить уже целыми артелями: обыкновенно два-три самца, отличающиеся своею прогонистостью, преследуют одну толстую, как обрубок, самку; еще день-два – щуки окончательно теряют свою обычную осторожность, подходят к самому берегу озера, вступают в поднятые водой прибрежные болота и разливы речек; артели их уже представляются одною слившеюся массою: медленно и плавно самка то опускается на дно, то поднимается кверху, и темные спины увивающихся самцов иногда совсем высовываются из воды. Начинается самая главная, самая добычливая ловля. Башкирцы, а тайком и русские, ловят их сильями, колят острогой, бьют из ружья, огромное количество щук входит в тесный лабиринт котцов. С неподражаемою ловкостью, по колена в студеной воде подкрадывается башкирец к замеченной группе, не слышащей и не видящей его приближения, проворно накидывает на нее силок и вонзает острогу и, быстро затянув петлю или прижав ко дну свой семизубец, вытаскивает добычу – иногда целиком всю артель – на берег. Таким образом каждый рыбак ловит целые пуды, иногда даже десятки пудов щуки, но уже 15–20-фунтовый суртан доставляет много хлопот башкирцу, вообще не отличающемуся физической силой, и часто обрывает волосяной силок или выдергивает из рук острогу; поэтому добывается таким образом исключительно мелкая и средняя рыба. Гораздо удобнее стрелять крупных щук, и я сам был свидетелем, как башкирец убил из винтовки почти полуторапудовую щуку. Стрельба тоже весьма добычлива, но и здесь требуется некоторый, даже больший, навык, особенно когда приходится стрелять в щук, стоящих на некоторой глубине. Большею частию ловят и бьют их по утрам или перед закатом солнца: в полдень щук как-то меньше видно, и они, вероятно, отдыхают; игра продолжается, однако, всю ночь.