– Человек за бортом, человек за бортом! – закричал перепуганный Бурун.

А Солнышкин от неожиданности чуть сам не прыгнул за ним, но спохватился и с размаху швырнул вниз спасательный круг.

– Стойте! – вопил артельщик. – Спасите! – И хватался за круг, но круг переворачивался и шлёпал его по толстой спине.

Судно остановилось, Петькин вывалил за борт штормтрап, и мокрый Степан взобрался наверх. От испуга он дрожал, как толстый щенок, но мысли его, как злые собаки, уже кусали всех на свете, и больше всего Солнышкина.

«Я тебе запомню „старт!“» – думал он.

А на капитанском мостике стоял Плавали-Знаем и, сощурив глаз, думал:

«Позор! При начальнике пароходства! У кого же он прячется? Кто тут мой самый злой враг?»

Плавали-Знаем сразу как-то похудел, щетина торчала, как иголки из сердитого ежа. Уши оттопыривались и вздрагивали при каждом звуке. Он мрачно бродил по коридору, заглядывал в каюты и каждого встречного прогонял с дороги движением указательного пальца. На судне стояла тяжёлая тишина.

«Где же он сидит?» – размышлял Плавали-Знаем и водил глазами по дверям кают.

– Хе-хе, хе-хе! – подкатился к нему, усмехаясь, обсохший артельщик.

– Что «хе-хе»? – зло передразнил его Плавали-Знаем. – Только пузыри умеешь пускать и дрыхнуть в бочке! – И он хотел махнуть в сторону указательным пальцем.

– Хе-хе! – расплылся опять артельщик. – Подойдите-ка, пожалуйста, к той двери и послушайте! – Он мигнул правым глазом и кивнул на каюту Перчикова.

– А что там?

– Посмотрите, посмотрите! – закивал Стёпка, и во рту у него вспыхнули три огонька.

Плавали-Знаем подошёл к каюте, приложил ухо к двери и вдруг вытянулся, как солдат на смотру. За дверью что-то тихо говорил начальник пароходства.

Лоб у Плавали-Знаем мгновенно взмок. Он хотел тут же распахнуть дверь. Но вдруг остановился и прислушался. Голос, как назло, стал ещё тише. Плавали-Знаем ничего не смог разобрать.

«Ладно, подождём, – решил он. – Подождём и… нечаянно встретимся в коридоре».

И он беззаботно стал прогуливаться взад-вперёд, ступая как можно мягче и поглядывая на потолок. Но из каюты никто не показывался. «Ничего! – сдерживал себя капитан. – Не будут же они сидеть вечность!» Но прошёл час, а начальник и не собирался выходить.

«Ждёт, ждёт, чтобы я сам пришёл! – тяжело дыша, рассуждал Плавали-Знаем. – Ну ладно…»

Он старательно одёрнул китель и, постучав, приоткрыл дверь:

– Прошу прощения, разрешите?

В каюте был один Перчиков, а на столе вовсю тараторил маленький магнитофон.

Плавали-Знаем не поверил своим глазам.

Он с опаской огляделся, потом подошёл к столу и нагнулся над магнитофоном. Тот добросовестно продолжал повторять речь начальника пароходства на одном из торжественных собраний.

– Так! – прохрипел Плавали-Знаем. – Издеваться задумали? – Он одним движением сгрёб плёнки и подхватил магнитофон.

– Не имеете права! – подскочил Перчиков.

– Права? – повторил Плавали-Знаем и прищурил глаз. – Я вам покажу право! Я вам его покажу!

И он вышел из каюты. Сапоги его загрохотали, как танки, прорвавшие оборону противника.

Вся команда высунулась из кают и смотрела ему вслед.

Плавали-Знаем грозно поднялся по трапу на капитанский мостик. Сзади него переваливался сияющий артельщик.

Слева над горизонтом поднимались Курильские острова. По всему морю бежали белые барашки. Судно подбиралось к самым глубоким местам Тихого океана.

– Утопить! – приказал Плавали-Знаем и с ненавистью вывалил в руки артельщику кипу плёнок и магнитофон.

– Сейчас? – спросил артельщик.

– Какая глубина? – крикнул в рубку Плавали-Знаем.

– Восемь тысяч метров! – раздалось оттуда.