– Возможно, Чарли. Но я думал, что вернусь ради тебя.

Я еще глубже провалилась в матрас. Как бы я ни хотела видеть Филиппа, я не была готова к тому, чтобы он узнал меня ближе. Моя собственная маленькая квартирка – достижение, которым я гордилась – никак не выглядела подходящей для Филиппа и его выдающейся личности, особенно в то время, как мое сердце было переполнено ощущениями, которые я даже не могла описать.

– Чем закончился фильм? – спросил он, когда я уже думала, что он пожелает спокойной ночи. – Они оказались вместе?

Он имел в виду Джейд и Дэвида. «Бесконечная любовь».

Я вздохнула.

– Да.

– И они счастливы?

Я не знала ответа, но мне хотелось думать, что да.

– В следующий раз, когда мы увидимся, Чарли Майлз, мы будем смотреть «Бесконечную любовь».

Я не стал его поправлять. Мне хотелось сказать что-нибудь остроумное или очень трогательное, что заставило бы его думать обо мне каждый раз, когда он слушает песню Росс и Ричи[4], но я не находила слов, чтобы передать свое чувство. Я почти не знала этого человека, но невидимые нити притянули нас друг к другу. Воспоминание о его поцелуе витало в воздухе, и я слушала его дыхание.

Все это было так нелепо. Я смотрела «Красотку» достаточно раз, чтобы понять, что фильм должен был закончиться, когда Джулия Робертс вернула ожерелье, передав сверкающие бриллианты, как украденное воспоминание.

Когда Эдвард приземлился на ее пожарной лестнице, признаваясь в своей чистейшей любви, я знала, что у них ничего бы не вышло. Как бы Вивиан вписалась в жизнь Эдварда? Некоторые формы любви были далеко не такими блестящими, как те бриллианты.

И далеко не такими крепкими. Когда один из школьных учителей попытался убедить нескольких из нас в холле, что продюсеры уже снимают вторую часть «Красотки», я привела всевозможные доводы против, на что я услышала, что я пессимистка, и мне нужно больше верить в чудо.

Это было не так. Может быть, не так от части. Но я знала, что нет ничего более трогательного, чем то, как Вивиан сказала Эдварду, что хочет сказку.

– Чарли?

Голос Филиппа прервал мое видение, в котором Эдвард уходит от Вивиан со словами, что он не может дать ей сказку.

– Чарли? – повторил Филипп, как будто боялся, что я повесила трубку.

– Я здесь.

В ту ночь мы проговорили до самого рассвета. И пусть я узнала о важной должности Филиппа от Google, но именно он сам подробно описал мне, на что на самом деле похожа его жизнь и работа в частной инвестиционной компании, которой он владел. Также узнала я о его детстве в Манчестере. Его родители погибли в автокатастрофе, когда он был маленьким мальчиком, и когда я попыталась узнать подробности, его пренебрежение к ним показалось мне знакомым.

– Я не вдаюсь в подобные подробности.

Дверь, едва открывшись, быстро захлопнулась.

– А теперь ты рассказываешь мне свою историю, Чарли. Твой ход.

– Я бы не хотела тебя утомлять.

– Где твой папаша?

Я обдумала свой ответ. Честный ответ вызовет сочувствие, и мне станет неловко.

– Он пилот. Он путешествует по всему миру… как ты.

– Такой человек мне по душе, – сказал он, – но я уверен, что для тебя это было нелегко.

– Мы к этому привыкли, – слетело с моего языка, будто это было правдой.

– Ты мне нравишься, Чарли. Смелая и благоразумная. У тебя мудрое сердце.

Он не мог оказаться рядом со мной, но его слова нашли меня. Меня окутало одеяло его доброты, и я позволила ему пересмотреть свою историю. Какая разница, что я изменила детали, если результат оставался тем же?

На самом деле мой отец просто ушел, и со временем я привыкла к его отсутствию. Я научилась держаться на расстоянии от глубоких чувств и их выражений, поскольку они были столь же сложными, сколь и красивыми. Филипп был тем, кто понимал, что связи могут истончаться, что узы могут разрываться так, будто их и вовсе никогда не было.