– Вот. Пытался удрать. Поймал его возле машины.

Он поставил своего пленника на ноги и отпустил.

Пётр Янчевицкий явился публике во всей красоте театрального наряда. Он аккуратно оправил курточку-мундир, отряхнул белые лосины, сбив с них пыль и опилки. Закончив приводить себя в порядок, он гордо выпрямился. Весь его вид изображал независимость и величие.

– Господин Янчевицкий, вы знаете где ваша жена?

– Понятия не имею.

– Я пригласил всю труппу на манеж. А вы отправились к своей машине. Зачем?

– Хотел проверить, не собирается ли Лолка делать ноги.

– Зачем ей сбегать или уезжать?

– Как же?! Теперь ей придется вернуться в мой номер, а она не такая. Она гордая! Да я бы её и не взял назад. Предательница!

– Больно ей надо к тебе возвращаться. Что ты из себя воображаешь? Тоже мне, – не унималась клоунесса, – пуп земли. Она одна и без Жорика могла бы этот номер делать. Ты лучше сразу признайся – угробил девку?

– Машину проверили? – спросил Джим охранника.

– А как же! И заднее сидение, и багажник.

– Да у нас тут полно мест, куда тело можно спрятать. Тем более, такое маленькое. Вон – хоть в Гошкин сундук, хоть в реквизит фокусника. Там сплошные зеркала и потайные дверцы, – подсказал кто-то.

– Достаточно. Я все понял, – Джим повернулся к Эйлин, – Ты запротоколировала опрос свидетелей.

– Да. Записала на диктофон.

– Что ж, Господин Янчевицкий, я арестовываю вас по подозрению в причастности к исчезновению вашей жены и гибели мистера Джорджио Мирели, а также за попытку побега.

* * *

Джим галантно сделал шаг в сторону, пропуская Эйлин вперед. Лёгкая волна её духов как будто коснулась его щеки.

– Хотел спросить: как ты догадалась, что девочка увидела ребёнка, а не урода какого-нибудь?

– Я попросила её показать, где она стояла и …, ты не поверишь. Это было единственное прямое зеркало.

Он задумался.

– Странная всё-таки у них жизнь. Вся в круге диаметром 13 метров.

– Откуда ты знаешь, что 13?

– В Гугле посмотрел.

– Тесновато. Я бы так не смогла. Вот, – она сложила указательный палец и мизинец, подняла их вверх – посмотри. Ты часто их так складываешь? Я имею ввиду в ежедневной жизни?

– Нет. Нечасто. А почему ты спросила?

– Не знаю. Просто подумала. Они – как пальцы одной руки – вроде бы вместе, а каждый сам по себе. Зажаты этим кругом – родятся в нём, женятся, умирают… Вроде бы и одна семья, но ведь, все не так, как кажется… Тесно им на этом пятачке, и страсти их душат, можно сказать, вселенские. Взять этого Петечку. Ты обратил внимание, как он стоял? Наполеон, не меньше. Ножка вперёд, ручка на груди в полѐ сюртучка спрятана. Треуголки только не хватает.

– Ну, он действительно себя считает тамошним императором. Старожил. Цирковой в третьем поколении, – согласился Джим.

– По твоему мнению, это он ослабил карабин трапеции?

– Эйлин, я не имею права на собственное мнение. Мне по долгу службы голова дана только для того, чтобы анализировать и сопоставлять.

– Но ты уже считаешь его виновным.

– Ничего я не считаю. Просто со слов свидетелей складывается впечатление, что он был злобным и ревнивым тираном. Вполне мог отомстить гимнасту за то, что тот увел у него жену. Тем более, что увёл он её не только в постель. Он же Петру и номер испортил. Это же ужас ужасный. Ты же слышала. Бонапарт наш сам сказал: «Жену можно новую найти, а вот партнёршу в номер – это тебе не кот чихнул» Ничего. Артист ‒ везде артист. Камеры в Вормвуд Скрабс* поменьше манежа будут, но все равно. Уверен, он там не пропадёт.

– Джим! – она вдруг резко повернулась к нему, – Почему ты такой злой?

– Я не злой. Я работу свою делаю. Это тебе – адвокату нужно каждому придурку в голову влезать и придумать всякие там отмазки, чтобы разжалобить присяжных. А мне это не к чему. Принеси заключение технической экспертизы, где будет чёрным по белому написано – обрыв трапеции произошёл естественным путём, а не потому, что шпингалет был подпилен, или болт не докручен, или в результате ещё какого-то вредительства – так я завтра этого Наполеона и отпущу.