«…и потом сказал (княжне Мери), приняв глубоко-тронутый вид:

– Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду – мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние, – не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой». Даже в небольшом отрывке виден мастер прозы, не уступающий поэту. При этом сам Лермонтов ещё в юности писал:

«Помочь» ему в этом нашлось немало охотников. Среди них были и те, кому выпало свершить своё чёрное дело.

Лермонтов, по доброй воле Граббе, командующего войсками на Кавказе, лечился в Пятигорске, вопреки неоднократному требованию царя вернуть его в Тенгинский полк, который вот-вот должен ввязаться в кровопролитные бои: такие задачи ставил перед ним Николай I. Совершенно осознанно самодержец ускорял развязку, стремясь избавиться от поэта, отказавшегося стать ручным. Как всегда, нашлись и «помощники» в среде высшего офицерства. И по иронии всё той же судьбы, исполнителем дьявольской воли стал Мартынов, давний товарищ ещё по учёбе в военной школе.

Сначала эту роль предложили некоему Лисаневичу, но тот отказался.

А вот Мартынов подошёл вполне: ограниченный и злобный человек. Разыграть конфликт, вынудить поэта на дуэль, учитывая его вспыльчивый характер, труда не составило… А многие даже утверждали, что Лермонтов сам искал пули – и на службе в полку, и в простой жизни. Ссылаются и на Печорина. Но, в отличие от своего героя, действительно во многом напоминавшего автора, Лермонтов в последний приезд в Петербург был полон новых творческих замыслов, думал, уйдя в отставку, издавать журнал, поднимать с его помощью новую русскую литературу. Уже вышел томик его стихов и первое издание «Героя нашего времени», приходил не только литературный, но и жизненный опыт… И своё понимание о месте России в мировой культуре: «…мы должны жить своею самостоятельною жизнью и внести своё самобытное в общечеловеческое. Зачем нам всё тянуться за Европою и за французским».

Было у него в запасе и спасательное колесо, о чём повествует одно из лучших его стихотворений:

(«Молитва»)

«Меня радует усиление моей способности любить людей: это счастье, тогда как презирать и ненавидеть их есть истинное несчастие их» – эти слова словно продолжают предыдущее стихотворение, открывают душевные глубины поэта, его стремление жить по божеским законам.

Но здесь, в Пятигорске, он ясно ощутил, как затягивается петля судьбы. И ничего уже поделать не мог. И знал, что будет с ним, – дар пророчества и тут не подвёл. Храбрый воин – и с лживым петербургским светом, и на горной боевой тропе – уже не в силах был остановить колесо Судьбы. И только счастливый случай мог отодвинуть роковую дату. Но случай не представился, и пуля прошла навылет, и вовсю хлестал грозовой дождь, и рядом не оказалось ни врача, ни коляски… «Пожелайте мне счастья и лёгкой раны, это лучшее, что только можно мне пожелать…» – писал он до того Софье Карамзиной. Но и этого горькая планида не подарила опальному поэту.