е посылало мне привет из пищевода. Черт! Только этого еще не хватало!

Первым вошел низкорослый, кудрявый юноша с саксофоном. Он сказал:

– Здравствуйте, меня зовут Александр. Я вообще-то клавишник, но, когда очень нужно, играю на духовых.

– Здрав… ствуйте… – На этот раз икнуть удалось тихо.

Следом появился долговязый субъект устрашающе субтильной наружности.

– Я – Саня. Ударные.

– Мгм, – со значимым видом кивнула я.

Замыкали шествие Кощей и обритый налысо толстячок. Лидер группы сам представил его мне:

– Это – наш басист, Ромик.

– А я Ирина, – похлопала я себя по груди, стараясь тем самым сделать процедуру по переправке пищи как можно неприметней, – ваш новый продюсер. Что же вы, братцы, еще одного Сашу до полного комплекта не добрали?

– Решили, что это слишком обязывает, – пояснил Кощей. – Пришлось бы нам тогда название менять. И стали бы мы, ну… например, бит-квартетом «Шуры-муры»… – Подивившись собственной выдумке, он обратился к товарищам: – Прикиньте, типы! Нас таких объявляют: «На сцене – бит-квартет „Шуры-муры“!»

В ответ тощий Саня издал слабое, но продолжительное:

– Ха-аа-аа-аа…

Вид у него при этом был, как у чахоточного больного, который смеялся последний раз в жизни.

Двое других, очевидно не усмотрев в названии ничего забавного, но понимая, что главного оно решительно не устраивает, покивали:

– Да, уж, позорняк…

Вообще, надо сказать, компания подобралась на удивление разношерстная. Ну, может быть, только Кощей с ударником были вылеплены из одного теста. Эдакие дети андеграунда: «Мама – анархия, папа – стакан портвейна». Ромик выглядел как стопроцентный провинциал. Ему бы бабу потолще да курочек с десяток – и он был бы полностью доволен жизнью. А уж каким ветром сюда занесло интеллигентную кучеряшку, вообще, для меня осталось загадкой.

Музыканты расположились на полу.

Томимая безудержной икотой, я наблюдала, как они подстраиваются друг под друга. Дудят, клацают, бряцают, что-то подкручивают на грифах гитар. Один ударник, оказавшись не у дел, неприкаянно прохаживался кругами. Он то и дело совался со своими советами, но только создавал дополнительные помехи. То шнур из гитары выдернет, то ногу кому-нибудь отдавит. В конце концов довел-таки Кощея.

– Слушай, Саня, заглохни уже!

Я вообще-то не понимала, зачем нужен ударник без барабанов. Взяла и спросила его об этом.

– Да ведь ударная установка громоздкая слишком, – удивился моему вопросу худыш. – Я для сегодняшнего концерта маракасы привез. Мне их один перуанец подарил. Здесь, на Арбате Он их выбросить хотел, а я попросил. Он и отдал. Все равно расколотые…

В доказательство он развернул огромный носовой платок и бережно достал оттуда две расписные деревянные погремушки.

Пока я ими трясла, а ударник несколько невпопад пританцовывал, создавая у меня латиноамериканское настроение, коллектив наконец приготовился.

– Все, Саня! – скомандовал лидер. – Кончай это гонево! Мы начинаем!

Он принес откуда-то высокий табурет. Влез на него, оказавшись со мной лицом к лицу. И, пробежавшись пальцами по струнам, сказал:

– Я хотел бы начать свое выступление с лирических композиций… – Повернувшись вполоборота к стоящей позади него команде, предупредил: – Ромик! Давай с «Бездушного кумира»!

Музыканты заиграли вступление.

Собственно, играли из них только двое – сам Кощей и басист. Ударник же извивался, потрясая перед собой маракасами, но их звука я не слышала. А Курчавенький и вовсе ничего не делал. Стоял с саксофоном в руках и жутко гримасничал. Вероятно, чтоб не скучать, разминал мышцы лица.

Глядя прямо на меня, Кощей запел:

Ее взгляд, словно молния, слепит глаза