Сам факт того, что Его женщина в своей биографии имела опыт не только гомосексуальный, но и бисексуальный, Его совершенно не шокировал и не показался чем-то из ряда вон. Но, разумеется, возбудил в Нем огромное любопытство. Ему хотелось бы послушать более подробный рассказ о том, что чувствуешь, как реагируешь, о чем думаешь в момент перехода этого своеобразного, может быть, самого загадочного и таинственного, сексуального Рубикона. Кроме того, Ему хотелось бы – хотя это и было вряд ли осуществимо, – чтобы, опираясь на собственный опыт, она дала Ему несколько подсказок – и Он смог бы тоже делать то, что она называла и сегодня «было мега». Брюнетку из бассейна, которая во время занятий йогой стояла на голове, Он с удовольствием пригласил бы в их с Эвой постель. И не только для Эвы…

Он вернулся домой, попрощался с Шрёди, пихнул чемодан в деревянную коробку, прикрепленную к багажнику велосипеда, и поехал на берлинскую вокзальную станцию «Зоопарк». Приковал велосипед стальной цепью к ограде на площади вокзала – там, где было побольше камер наблюдения, – и отправился на перрон. Когда Он вошел в свой вагон – там еще никого не было. Он вообще любит путешествовать на поезде: можно читать, можно слушать разговоры других людей, можно сходить в вагон-ресторан и, потягивая вино, читать дальше. Вот только курить нельзя – поэтому Он обычно прислушивается к объявлениям следующих станций, выскакивает на перрон и поспешно затягивается сигаретой.

Вслед за Ним в купе вошел мужчина с огромным чемоданом, обклеенным самыми разными авиаэтикетками. Загорелый, высокий, более-менее Его возраста, с удивительно густыми, седыми, волнистыми волосами и трехдневной щетиной. Мужчина повесил свой пиджак – один в один с Его пиджаком – и сел на место у окна, прямо напротив. Некоторое время смотрел в свой билет, а потом поднял на него из-под кустистых бровей сверлящий взгляд и спросил по-немецки, с выраженным австрийским акцентом: «Не ошибся ли часом господин местом, потому что на моем билете написано, что я оплатил то место, на котором господин изволит сидеть?» Он помнит, как немедленно поднялся, проверил свой билет и, извинившись, подтвердил, что фактически так и есть. Мужчина настаивал, чтобы они, «во исполнение правил и избежание неприятностей с немецкой железной дорогой», поменялись местами. А сидел этот седовласый любитель порядка лицом в направлении движения, то есть на данный момент место у него было лучше, с чем согласилось бы абсолютное большинство нормальных людей. Разумеется, Он незамедлительно согласился. Подумал только про себя, что соблюдение правил до мелочей, даже вот в таких глупых ситуациях, видимо, объясняется каким-то причудливо мутировавшим геном у немцев, который в силу географической близости и исторического соседства перенесся и закрепился также в геноме австрияков.

Через несколько минут купе начало потихонечку заполняться. Рядом с Ним села худая девочка-подросток с прыщавым лицом. Вежливо поздоровалась и продемонстрировала в улыбке стальные брекеты на зубах. Едва усевшись, вытащила из кармана дырявых джинсов мобильный телефон и начала непрерывно стучать пальцами по экрану, до самого конца пути не произнеся больше ни слова. Вслед за ней в купе, громко сопя, ввалились толстая, замотанная в тряпки с ног до головы мусульманка и ее еще более толстый бородатый муж. Своими габаритами они заняли сразу три места, а сумками – больше половины металлической полки для багажа. Как только поезд тронулся, мусульманка непостижимым образом засунула под свою чадру, похожую на черное накрахмаленное забрало, очки и начала читать книгу, но в какой-то момент – Он незаметно наблюдал за ней время от времени – перестала переворачивать страницы, наверно, заснула. Последним в купе вскочил запыхавшийся рыжий парень в коротких, прожженных и порванных штанах, когда-то явно белых, а теперь приобретших ровный серый цвет, драных кедах и застиранной дырявой кофте от спортивного костюма. Эти кеды, а еще больше короткие штаны удивительно не соответствовали времени года. Из ушей его свисали белые провода наушников. Багажа у парня с собой не было никакого, и в целом он выглядел так, словно возвращался домой после футбольного матча или тренировки. В данном случае – из Берлина в Амстердам. Он сел очень близко к толстой мусульманке, которая немедленно прижалась к своему бородатому мужу, словно испугавшись, но муж, однако, никак на это не отреагировал. Рыжий поглядывал на всех и каждому доброжелательно улыбался. Когда выехали из Берлина и в купе первый раз появился кондуктор, выяснилось, что у рыжего нет ни билета, ни, что еще хуже, денег. И документов в карманах коротких штанов тоже не оказалось. То есть у него вообще не было никаких оснований находиться в этом поезде. Австрияк был так шокирован этим обстоятельством, что поднял голову от газеты, надел очки и с нескрываемым отвращением уставился на рыжего, мусульманка явно не понимала, что происходит, а прыщавая девчонка продолжала невозмутимо тыкать пальцами в экран своего смартфона, не обращая ни малейшего внимания ни на рыжего, ни на разгневанного кондуктора. Он помнит, что предложил кондуктору оплатить рыжему билет от Берлина до ближайшей станции, но кондуктор в ответ на его предложение стал относиться к Нему как к соучастнику какого-то чудовищного преступления. Кондуктор по телефону вызвал другого кондуктора, и они вместе выпроводили беднягу рыжего из купе. Седовласый австрияк оказался прав: лучше не иметь неприятностей с немецкой железной дорогой. На место рыжего на следующей станции тот же самый кондуктор провел торжественно, словно во дворец, длинноногую блондинку в юбке, которая больше напоминала шейный платочек. Она была красива славянской красотой, на каждом пальчике у нее поблескивало колечко или перстенек, а на левом запястье красовался жемчужный браслет. Она внимательно оглядела купе и, улыбнувшись разрумянившемуся кондуктору, села на место рыжего, демонстрируя всем свои бедра, а также трусы. Через сто километров пути, разочарованная отсутствием внимания, так как никто на нее не смотрел – хотя Он-то с удовольствием поглядывал, стараясь делать это как можно незаметнее, – она встала и положила свою сумку на багажную полку. Стоя на пальчиках, в своих туфельках на гигантской шпильке, она очень старательно отклячивала ягодицы. Седовласый снова поднял голову от газеты. Еще через сто километров она начала поправлять макияж – и поправляла его километров пятьдесят, а потом молча вышла из купе. Он встретил ее еще через сто километров в вагоне-ресторане: она сидела за соседним столиком в компании какого-то краснолицего толстяка, огромный живот которого упирался в край стола…