Утро было сереньким, с периодическими проблесками солнца; начался длительный процесс выгрузки машин с парома. Они прибыли в Сен-Мало, их приветствовало желанное зрелище целого ряда кафе.

– Сейчас у нас будет отличный завтрак, – пообещал Арчи.

Завтрак удался на славу. Дети с удовольствием уплетали круассаны с кофе, сильно разбавленным молоком, но гвоздем программы стал старик, который неторопливо прошелся туда-сюда мимо них с гепардом на поводке. Естественно, это взбудоражило детей, и он, заметив интерес, остановился возле их столика. Оказалось, что гепарда зовут Соня, хозяин предложил детям погладить ее по голове. Арчи вовремя сообразил, что от него ждут чаевых, и поскольку мелочи у него не нашлось, чаевые получились довольно крупными. Но не пропали зря: дети были совершенно очарованы.

А в остальном отдых вышел так себе. Часто шли дожди, больная нога Арчи ныла сильнее обычного, трейлер оказался не самым подходящим местом, чтобы просиживать в нем часами. Но когда наконец выглядывало солнце, дети с упоением играли на берегу, в озерцах морской воды среди камней и песка: каждый облюбовал себе свое озерцо, и оба часами радостно плескались в них и ловили креветок.

Арчи и Клэри ходили на пляж по очереди: пока один был с детьми, другой наводил порядок в трейлере, пытался хоть как-нибудь просушить их запас полотенец, чтобы хватило детям, бегал за покупками и готовил еду для пикников. Однажды, когда Берти пожаловался, что у него царапучий сандвич, Гарриет напустилась на него:

– А какой еще он должен быть? Думаешь, почему он называется «санд-вич»?[2]

– В Англии они не царапаются, – Берти чуть не плакал.

Клэри взяла его за облепленную песком лапку, дочиста вытерла ее, а потом стряхнула песок с его багета.

– В Англии была пребольшущая война, и миссис Беррелл в школе говорила про всякий дефицит. Вот и песок тоже был в дефиците, дуралей.

– Я не дуралей. А ты противная.

– Не противнее тебя.

Они сердито уставились друг на друга.

Арчи разразился громкими притворными рыданиями.

– За что мне достались сразу двое противных детей? Это ты виновата! – он возмущенно уставился на Клэри, которая сразу подхватила игру.

– Нет, ты! Я нисколько не противная, значит, дело в тебе, – и она тоже разрыдалась.

Гарриет обняла отца обеими руками.

– Не плачь, папа! Ты совсем не противный, и мама тоже, – она протянула руку, чтобы утешить и мать. – На самом деле вы любите друг друга. А сейчас только Берти расстраиваете. От ваших ссор все сразу портится.

Арчи послал Клэри воздушный поцелуй.

– Я ужасно виноват, дорогая. Я не нарочно.

– Да ладно, ничего. И ты меня извини. – И увидев, что дети наблюдают за ними удовлетворенно и с облегчением, она добавила: – И вы, Гарриет и Берти, тоже любите друг друга, правильно?

После паузы Гарриет ответила:

– Более-менее. – Потом посмотрела на встревоженное, красное, зареванное личико Берти и смягчилась: – Я по правде тебя вообще-то люблю, – сказала она. – Почти всегда.

Арчи подхватил:

– Вот и обними его.

Так она и сделала и сказала:

– Обняла, хоть от него противно пахнет сардинами. Ты же знаешь, как я их терпеть не могу.

Берти, заметно оживившись, заявил:

– Хочу яйцо, крутое, а не на сандвиче.

Такие сцены разыгрывались еще несколько раз – в основном когда шел дождь и детям надоедало сидеть в трейлере с головоломками и книжками.

С точки зрения Арчи и Клэри, хуже всего были вечера. Иногда они ходили куда-нибудь поужинать, но уже к девяти Гарриет и Берти, уставшие от купания, дележки лужиц на берегу и солнца, начинали клевать носом. И все бы хорошо, но вести себя приходилось как можно тише, потому что внутренние перегородки в трейлере отсутствовали. Однажды он попытался было заняться с ней любовью, но рядом со спящими детьми оба чувствовали себя скованно. В конце концов они стали выносить два складных стула наружу – сидели, потягивали marc, курили и тихонько разговаривали. У Берти обнаружилась склонность к ночным кошмарам – с участием гигантской медузы с жалом и гепардихи Сони, которая, по его словам, втайне хотела съесть его.