На летние каникулы они ездили в Хоум-Плейс, несколько раз провели Рождество у Полли, но Клэри была безалаберной хозяйкой, и помимо хронической нехватки денег, они еще регулярно запаздывали с оплатой счетов. С тех пор как дети пошли в школу, Клэри подрабатывала корректором, в основном надомно, а миссис Тонбридж, добрая душа, научила ее готовить хэш из единственной банки солонины, запекать цветную капусту с сыром и пудинг с беконом почти без бекона. Клэри купила книгу Элизабет Дэвид о французской кухне, и чеснок (неведомый до конца войны) определенно улучшил положение. Чеснок и снова появившиеся в продаже бананы, которые Гарриет и Берти ценили наравне с мороженым, пополнили меню; гораздо более серьезную проблему представляла дороговизна. Бараньей лопатки за тринадцать шиллингов хватало лишь на два раза, и обрезков на фарш почти не оставалось. Если Клэри добывала корректорством три фунта в неделю, то заработки Арчи всегда оставались неопределенными: порой неделями ему не платили ничего, а потом вдруг появлялась довольно крупная сумма. Тогда они звали к детям приходящую няню и устраивали себе вечер с походом в кино и «Синюю мельницу» – дешевенький кипрский ресторан, где подавали каре ягненка, долму и восхитительный кофе. Домой они возвращались пятьдесят девятым автобусом, она клала голову ему на плечо. И часто засыпала – он знал об этом, потому что ее голова и его плечо становились ощутимо тяжелее. Надо было разориться на такси, часто думал он во время слишком длинного пути пешком по улице до дома. Там они заставали миссис Стерджис дремлющей над вязанием, он расплачивался с ней, а Клэри шла проведать детей, у которых была одна маленькая спальня на двоих. Берти спал, обложившись с обеих сторон четырнадцатью плюшевыми зверюшками и сунув в рот лапу самой любимой из них, мартышки. Гарриет лежала ровно на спине. На ночь она расплетала косички и раскидывала волосы, подняв их вверх, – «для холодка», как она однажды объяснила. Когда Клэри целовала ее, таинственная легкая улыбка проскальзывала по ее лицу, прежде чем оно снова застывало в строгой безмятежности сна. Ее дорогие, прекрасные дети… Но такие удачи выпадали редко, а финалом обычных дней становилась бурная сумятица детского ужина и купания.

Иногда ужин готовил Арчи, а Клэри вычитывала гранки. Бывало, к ужину приходили ее отец Руперт вместе с Зоуи и приносили что-нибудь вкусное – копченую лососину, мятный шоколад «Бендикс». Руперт и Арчи сдружились еще во времена учебы в Слейде, задолго до войны, а очевидная враждебность Клэри к хорошенькой мачехе смягчилась и переросла в дружеские узы. Мальчишки, Джорджи и Берти, были ровесниками, обоим исполнилось семь, и несмотря на разные интересы – у Джорджи зверинец, у Берти музей, – они прекрасно проводили каникулы вместе в Хоум-Плейс. Каким же он был для них спасением, этот дом, – с Дюши и Рейчел, которые всегда радовались им! Поэтому утром, когда Арчи уехал писать портрет своего воротилы из Сити, а Клэри отбирала детскую одежду для предстоящей недели во Франции, звонок Зоуи и известие о смерти Дюши стали для нее потрясением. Все в семье знали, что Дюши больна, но в телефонных разговорах с Рейчел звучало неизменное «она держится молодцом», «думаю, она уже идет на поправку» и тому подобное. Рейчел не хотела расстраивать их – так, по словам Зоуи, сказал Руперт.

Нет, думала Клэри, это слова самой тети Рейчел. Странно: как раз когда люди не желают кого-нибудь расстраивать, они расстраивают друг друга сильнее, чем когда-либо. Бедная тетя Рейчел! Ее Клэри было даже жальче, чем Дюши, которая прожила долгую и безоблачную жизнь и умерла в своем доме, на руках дочери. Но мне жаль и бабушку, поправилась она. А может, только себя одну, ведь она была рядом всю мою жизнь, мне будет недоставать ее. Клэри всплакнула, присев к кухонному столу. Потом позвонила Полли.