– Простите, – услышал он голос Луки, – я, наверное…

– Лука, дружище, – крикнул поэт, – заходи. Это же Лешка Романовский. Не узнаешь, что ли? Ну раздевайся, садись, вас друг другу представлять не надо, наливайте, закусывайте, а я сейчас.

Поэт сунул ноги в тапочки и выскользнул на лестничную клетку. Позвонил в соседнюю квартиру.

– Тома, открой. Это я.

– Я сплю, – отозвался за дверью сердитый, низкий женский голос.

– Открой, Томочка, очень нужно.

Дверь приоткрылась.

– Ты с ума сошел, – проворчала продавщица. – Вот приспичит среди ночи. Ну заходи.

– Тома, не сердись, но я не за этим пришел.

– Выпить у меня нету, – ответила женщина, сразу поскучнев.

– Да ну, – махнул рукой поэт, – этого добра у меня сегодня хватает. Ты мне дай, пожалуйста, презерватив.

– Что-о?!

– Томочка, он мне очень нужен. Ну хочешь, на колени встану?

– Пошел вон, мерзавец. – Тамара хлопнула дверью перед его носом.

– Тома, если не дашь презерватив, я устрою скандал на весь подъезд.

– Как у тебя совести хватает, – всхлипнула Тома.

– Маленькая моя, – ласково попросил поэт, – ну будь умницей. Если бы у тебя не было презерватива и он бы тебе потребовался, я бы дал, не задумываясь.

За дверью послышалось рыдание.

– Тома, перестань реветь. Ты знаешь, я этого не терплю.

– Кобель проклятый, – прорыдала Тамара, и в открывшуюся дверь на руку поэта лег маленький пакетик.

– А импортного нету?

– Ублюдок!

– Спасибо, родная моя, – проговорил поэт прочувствованно и вернулся в квартиру.

Лука и Романовский сидели в разных концах комнаты и напряженно молчали. Эта напряженность висела в воздухе, смешавшись с табачным дымом.

– Ну что приуныли, братцы? – весело произнес поэт. – Наполним бокалы и выпьем за встречу. Да, кстати, Лука, я забыл тебе сказать, что этой ночью Алексей Петрович и я основали фонд помощи нуждающимся деятелям культуры. С этой минуты ты наш пенсионер. Поздравляю тебя. Что бы ты хотел получить от фонда?

– Ничего мне не надо, – нервно ответил Лука.

– Не лги, – оборвал его поэт. – Ты живешь в кошмарных условиях, сходишь с ума от соседей, ушел с любимой работы. Дирекция фонда готова тотчас же предоставить тебе необходимую сумму для покупки квартиры. Это правда, Алексей Петрович? – повернулся он к Романовскому, в упор глядя на багрового коммерсанта.

– Правда, – сказал Романовский.

Взгляд Луки был туманен, горяч и метался по квартире, как солнечный зайчик.

«Боже мой, что я делаю, – подумал поэт, – Что я делаю? Зачем?»

Но остановиться уже не мог.

– Ты получишь деньги безвозмездно, – произнес он. – Только прежде выполни одну формальность. Ты должен пожевать вот это. – И протянул презерватив.

Лука побелел, но поэт на него и не смотрел – с Лукой все было понятно, и даже не очень важно, как он поведет себя дальше. Поэта интересовала реакция мецената. И он увидел ее. В больших, круглых глазах Романовского вдруг промелькнуло дикое, хищное удовлетворение: он весь подался вперед, но вдруг почувствовал на себе взгляд поэта и вскочил.

Несколько секунд все трое молчали. Романовский подошел к вешалке и надел плащ.

– Ну и дурак же ты, – сказал он поэту и хлопнул дверью.

– То, что ты сделал, – произнес дрожащий Лука, – еще более гадко.

– Брось, – ответил поэт устало, – он этого хотел и он имел на это право. Прошлое должно быть отомщено. А у нас с тобой осталось еще две бутылки, и мы станем читать стихи и пить. Нам есть за что сегодня выпить, брат Лука. Сегодня я, нищий стихотворец, спас честь русской поэзии. Наливай. Только подожди меня одну минуту.

Поэт вышел на лестничную клетку и позвонил в соседнюю дверь.

– Тома, – сказал он деловито. – Возьми, пожалуйста, презерватив обратно. Он не понадобился. И не плачь. Все равно, кроме тебя, у меня никого нет.