– Да, – согласилась я. – Как Пушистик.

На второй день Рождества, едва мы успели позавтракать, раздался стук в дверь.

Я пошла открывать прямо в пижаме, халате и тапках – снова похолодало, и дома мы ходили закутанные, а изразцовую печь топили с самого утра.

На пороге стояли Гуннар и Анн-Бритт, те самые, из Государственной уголовной полиции. С ними были несколько полицейских в форме, с которыми я не была знакома.

В прихожую из гостиной вышел Самир. В отличие от меня он был уже одет. Толстый вязаный свитер из исландской шерсти принадлежал когда-то моему отцу, а джинсы на нем были самые обычные, старые, которые хорошо сидели на попе, но на коленях уже протерлись до дыр. Немытые волосы свисали сосульками на лицо, а движения были какими-то замедленными, словно за рождественские выходные он постарел на десяток лет.

Полицейские коротко поздоровались и пояснили, что Самиру придется проследовать вместе с ними в участок. У полиции имелись основания подозревать его в убийстве, и прокурор принял решение о задержании. Все, что они говорили потом, я просто не слышала, пребывая в шоке. Помню только, как кричала:

– Самир никогда не смог бы навредить Ясмин! Вы ошибаетесь!

Гуннар остановил меня, накрыв мою руку своей ладонью и глядя на меня своими до странности голубыми глазами.

– Пойдемте, Мария. Мы с вами пройдем в кухню, и я вам все объясню.

– Нет! – закричала я, когда Самир стал надевать парку, чтобы идти с полицейскими. – Не трогайте его! Он ничего не сделал!

Я вцепилась в Самира, и пару мгновений мы с полицейскими словно перетягивали канат. Старший из тех, что были в форме, удерживал Самира за одну руку, а я изо всех сил тянула за другую.

– Разойтись! – громко скомандовала Анн-Бритт, и я тут же послушалась, пребывая в шоке от ее голосовых способностей, равно как и от собственного поведения, собственного страха и вышедшего на физический план защитного инстинкта.

Самир обернулся и посмотрел на меня; взгляд его темных глаз был полон муки, голова безвольно поникла.

– Все хорошо, Мария, – проговорил он. – Все образуется. Я скоро вернуться.

Когда полицейские в форме увели Самира, Анн-Бритт и Гуннар провели меня в кухню и предложили присесть.

– Налить вам чего-нибудь? – спросил Гуннар. – Чаю, стакан воды?

Я была не в силах ответить, слезы потекли по щекам, и тело против воли задрожало. Меня охватил озноб, но виной тому был не привычный зимний холод, а какой-то новый, который родился у меня внутри и теперь медленно, но верно завладевал всем телом.

Анн-Бритт села напротив меня. Ее мягкие черты больше не выглядели мягкими, а голос зазвучал официально.

– Мария, ваш супруг задержан. После предъявления официального обвинения с ним будет проведен допрос. В течение трех дней прокурор должен принять решение о мере пресечения. До суда ваш супруг может быть отпущен либо будет содержаться под стражей. – Она ненадолго прервалась, словно давая мне время усвоить услышанное. – Прокурор также выдал ордер на обыск в вашем доме. Наши криминалисты уже в пути. Нам потребуется доступ в ваш дом и к вашим автомобилям. Если не возражаете, вам мы тоже зададим несколько уточняющих вопросов.

Я не могла говорить. Слов не осталось. Они покинули меня в тот миг, когда Самира увели через нашу дверь. Внутри меня, пытаясь вырваться, метался крик, но когда я открывала рот, раздавалось лишь тихое бессильное поскуливание.

Гуннар тоже взял себе стул, сел рядом и вытащил маленький диктофон.

– Мария, – начал он.

Потом дал мне время собраться, насколько я могла, чтобы взглянуть ему в глаза. Тогда он снова накрыл своей ладонью мою руку. Она была теплой и тяжелой.