Самир сидел, закрыв лицо руками.

– Да, – проговорила я, желая помочь. Мне хотелось, чтобы ему не пришлось глядеть на эту картину, не пришлось произносить немыслимое. – Это ее сапоги, – закончила я.

– Хм, – промычал Гуннар, почесав небритый подбородок.

– Вы ее не нашли? – спросила я.

– Нет. На месте работают специально обученные собаки. И водолазы. Когда погода наладится, они продолжат поиски. Однако в том месте сильное течение, ее могло унести. Вам следует быть готовыми к тому, что на поиски тела потребуется время.

Когда он это сказал, возникло такое странное чувство. Он назвал Ясмин «телом». Никто до сих пор не произносил этого слова, не осмеливаясь сказать вслух, что Ясмин, вероятнее всего, мертва.

Образ Ясмин, утонувшей в черных водах, тут же возник перед глазами. Длинные волосы развеваются по плечам, глаза распахнуты. На мгновение мне показалось, что я там, с ней, и она тащит меня вниз, в холодную черноту.

– Мы также обнаружили следы крови, – произнес Гуннар.

– Крови? – переспросила я.

– На утесе. И вблизи сапог, и на камнях внизу, у самой воды.

Под ложечкой засосало, а во рту мгновенно пересохло. Дурнота вернулась, на этот раз, правда, не такая сильная, было больше похоже, что ноет диафрагма.

– Мы собираемся провести анализ ДНК образцов крови, – продолжал Гуннар. – Мне потребуется то, с чем можно будет их сравнивать.

– Но, – заикаясь, проговорила я, – у нас нет крови Ясмин.

Гуннар покачал головой.

– Прошу прощения, я неясно выразился. Нам не нужна кровь. Есть у вас ее зубная щетка или расческа?

– Конечно, – заверила я и поспешила за вещами.

Когда я вернулась, Гуннар поместил вещи Ясмин в пластиковые пакеты и тщательно их запечатал.

– Вас тоже придется типировать, – добавил он. – И взять отпечатки пальцев. Таким образом мы сможем исключить вас при проведении криминалистического исследования.

Я восприняла это как очередное оскорбление. Знаю, это, наверное, звучит глупо, но похоже было на вторжение: сначала в наш дом, а теперь и в наши тела. Настанет ли этому конец? Неужели не останется ничего личного, неужели не удастся сберечь ни один уголок нашей жизни?

– Хорошо, – сказала я.

– Отлично, я попрошу кого-то из коллег это организовать.

Когда Гуннар ушел, Самир пересел на диван. Он включил телевизор, там показывали гольф. Самир в принципе не интересовался спортом и, кажется, даже не смотрел на экран, наверное, просто хотел послушать что-то кроме собственных мыслей.

Самир перелистывал какую-то книгу, лежавшую у него на коленях. Немного поколебавшись, я подошла к нему. Хотела спросить, не проголодался ли он, но тут мой взгляд упал на книгу. Это был толстый, переплетенный в зеленую кожу и богато украшенный орнаментом из звезд томик, тисненный золотой арабской вязью.

– Что это за книга? – поинтересовалась я.

Самир посмотрел на меня без всякого выражения.

– Коран.

Я остолбенела. Самир не был религиозен, я даже не подозревала, что у него вообще был дома Коран. Потом рядом с ним я заметила блокнот и ручку. Неровными буквами там были выведены слова.

Строчку за строчкой Самир повторял одно и то же. Снова и снова записывал имена своих девочек.

Имена своих погибших девочек.

Немного позже в тот же день, наверное, около трех, вновь раздался звонок в дверь. Когда я открыла, на пороге оказался Том, одетый в тонкий непромокаемый плащ. Влажные волосы веревками свисали с его головы.

Мы обнялись.

– Я никак не могу в это поверить, – между всхлипываниями выговорил Том. – Не могу поверить.

Я высвободилась из его объятий и захлопнула дверь, которую настежь распахнуло сквозняком. В прихожую за это время намело снега, и он остался лежать на коврике.