– Тут явно пахнет каббалой. А каббала заимствовала идеи у гностиков. – Те тоже евреи. Жили неподалёку отсюда. Вот потому я и караулю здесь! – рявкнул я тем же шёпотом, что и он.

– Гностики учили, что юдоль сия греховна и дана в наказание, что тело – обуза и подлежит умерщвлению для освобождения души. И что битва сил добра и зла уже давно случилась. Как первая, так и последняя. Злой Демиург царствует в материальной части вселенной.

Я с трудом сдержался. Вот досада! Мы с ним словно бы кружили по следу друг друга. Я живо представил себе множество таких орбит, по которым сновали мы все: Голицын, Голуа, Карнаухов, Карно, я сам – и ещё несметное множество трудолюбивых муравьёв (Муравьёв?) или, вернее, навозных жуков, отбирающих тайны друг у друга в надежде собрать свой ком – чего? С Карно нас роднило одно: мы не охотились за тайной, а спасались от неё, и конечно, я хотел освободить от проклятия Анну.

– Как проникнуть в генизу? – холодно спросил я.

– Немыслимо! – отрезал он. – Это не «Гранд Опера», а вы не жена Фламмеля.

– Я готов ждать удобного случая сколько потребуется.

– Обождите лет сто. Весь мир постепенно превращается в «Комеди Франсез», не случайно, как видно, Бонапарт подписал устав сего театра в полыхающей Москве. Но сегодня билетов туда не продают. Как и в библиотеку сераля, верно? – подмигнул он, но я сделал вид, что не заметил его колючего намёка.

– Неужели такой проныра, как вы – и не пролез туда? – мне уже опостылела эта игра, где он клал в лузу один шар за другим, а я словно выставлял ему подставу за подставой. – Ваши бакенбарды вполне сойдут за пейсы.

– Это же иудейская святыня, – пропустил он мимо ушей над бакенбардами. – Впрочем, подкупите мусселима, он упрячет вашего семьдесят третьего толковника в тюрьму, а вы в качестве награды за его выкуп потребуете исполнения ваших желаний.

– Но за освобождение мне придётся платить вдвое!

– Блестящий расчёт! О иудее вы и не подумали. Удивляюсь, как скоро Восток делает циников из самых благочестивых особ!.. – Он глотнул из фляги, приблизился ко мне и выпалил в лицо: – А вы его не выкупайте. Он вам что – брат?

Его ладонь медленно спустилась вниз по бакену, по правде сказать, ухоженному как у парижского франта.

Я рывком отобрал у него флягу, и долго не отрывался от неё, так что он забеспокоился.

– Но это уже чистая подлость! – выдохнул я в конце.

– Вы варвар, – пожал он плечами, не без усилий обретя своё вновь. – Вам не страшно совершить подлость. У православных нет ни чистилища, ни кругов ада. Какая вам разница, с какой суммой грехов вечно торчать в вашей универсальной преисподней?

– Откуда у вас такие представления?

– Бонапарт говорил так о вашей ужасной стране.

– Вы, кажется, не поклонник корсиканского чудовища?

Он гадливо сморщил нос, словно раздавил скорпиона.

– Я не числился в его почитателях, но швырять в поверженных титанов камни – удел рабов, постарайтесь это запомнить, и вы не попадёте впросак в салонах Лондона… чёрт с ним с Лондоном, – здесь, в Александрии, у Мегемета Али… Не бросайтесь оскорблениями – эта привилегия присвоена англичанами. За Па-де-Кале перчатки не долетают. А вы – варвар. Скифы обязаны аргументировать мечом. Постойте, а это мысль! Без английского… г-хем… эпиграфа вы уже не найдёте в Египте памятника; угрюмые и суровые скифы же не оставили по себе ни одной записи. Если вы способны уловить в моей сентенции двойной смысл, знайте, что он не случаен.

Определённо, он всё больше и больше мне нравился. Одновременно я ненавидел его.

– Муравьёв предупреждал меня, что вы гостили в России. Прошу простить за то, что та экспедиция Наполеона не нашла тёплого приёма. Если вы видите в этой моей сентенции двойной смысл, знайте, что он не случаен.