– … Свидетель Обдергаева, где вы находились в момент совершения гражданином Чушмо данного преступления?

– На кухне, на кухне я находилася, энтот паразит же у меня уже в тот раз картошку с мясом поел всю! – затараторила бабенка неопределенного возраста, одетая в какой-то нелепый лапсердак с вытянутыми карманами. – И в этот раз собирался никак! Ничего на кухне оставить невозможно! Один вот только и был приличный сусед, и вот… – бабенка сочла уместным разок всхлипнуть, очевидно, в память о приличном соседе. В памяти Чекалова всплыло: «Фосгеном бы их травануть, всех соседушек скопом, такая шелупонь подобралась… Не хочется огорчать родную милицию».

Прокурор и адвокат задавали вопросы, гражданка Обдергаева отвечала. Гладкие казенные обороты речи причудливо перемежались с визгливым неграмотным говором, какой уже непросто встретить в Москве даже в самых грязных норах – все-таки языковая среда великого города нивелирует дремучие диалекты, телевизор все смотрят… Процесс шел своим чередом, судья и помощники, прокурор и адвокат откровенно скучали, отрабатывая свои номера. Вероятно, приговор уже вынесен, подумал Чекалов, сейчас эта тройка удалится на совещание и будет пить чай-кофе под бла-бла-бла на житейские темы, а потом огласит подписанную бумагу… Никому не интересен скот, именуемый гражданином Чушмо А. В., и его дальнейшая судьба. Как, впрочем, неинтересен и потерпевший Белоглазов. В. С., на свою беду столкнувшийся в узком коридоре со скотом, буйным во хмелю… Бытовое убийство, каких море. Скучно, господа…

– … По совокупности преступлений… путем частичного сложения… к двенадцати годам лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима… приговор может быть обжалован…

На морде гражданина Чушмо читалось, как на экране – «эх… как неудачно я влип… с ножом да на ментяр, вот и вышло по совокупности… а так бы дали восемь… а там условно-досрочно можно, этак лет через пять… а теперь хрен условно-досрочно выйдешь, больше червонца… все водяра паленая, чего мешают туда эти буржуи…»

– Подсудимый, вам предоставляется последнее слово!

Верзила встал, как школьник, которого учитель застал врасплох.

– Так… а чего говорить-то? Ну, это… не хотел я… Простите…

– Я тебя не прощаю, – хрипло проговорил Сергей Михайлович. – Будь проклят.

Подсудимый неловко повел плечом… ну, папан егоный, ясен пень, чего со старого надо-то…

Народ уже расходился, двое конвоиров выводили осужденного, надев для пущей убедительности «браслеты». На секунду-другую они оказались совсем рядом.

– Я тебя не прощаю, – внятно, раздельно произнес Чекалов. – И сделаю так, чтобы ты понял это.

Аденин-гуанин-тимин…

Чекалов обессилено откинулся на спинку стула. Нет, это немыслимо… Дальше так нельзя. Тупая «Энигма»… Каменный топор неандертальца, вот что это такое. Теперь уже ясно – у Бога был совсем другой инструмент.

Алексей тяжело поднялся, направляясь на кухню. Налив воды из-под крана, поставил чайник на плиту, чиркнул спичкой… Вот тело его само знает, что нужно хозяину – нервные импульсы бегут к нужным мышцам, те сокращаются… ровно настолько, насколько нужно… и вот уже чайник на плите. Более того, тело и далее осуществит все необходимые операции почти автоматически – достанет банку с «кофейным напитком», отсыплет в турку, зальет кипятком… или заварить сегодня чай? Можно и чай, тогда алгоритм несколько изменится… заварник сполоснуть кипятком, засыпать чаек, залить кипятком опять же… бабу-грелку вязаную сверху взгромоздить… алгоритм изменится, а так ничего больше…

Он судорожно сглотнул, боясь спугнуть ощущение, которое знал очень хорошо. Как будто прогибается под напором ветра незримое стекло, огромное, делящее мир на «непонятно» и «вот же оно, как просто»…