И вот тут я начала нервничать.

Сильно нервничать.

- А… - снова взглянув на меня, покивал понимающе друг. - Наконец-то проснулась?

Я задержала дыхание и выглянула в окно. Не потому, что красиво. Что красиво, сомнений нет, но…

- Если ты паникуешь от того, что вдруг поняла мой намек и надо было брать чемоданчик побольше, - не беда. Я заскочу к тебе домой и возьму все по списку, который составишь. А если ты подумываешь сбежать - тоже не страшно. Здесь автобусы и маршрутки не курсируют, такси без звонка хозяина дома на территорию не пропустят, так что выдохни наконец и расслабься. И потом, вспомни о нашей цели!

Я вспомнила о Филиппе, о том, что мы два года не виделись, и занервничала еще сильнее. А потом машина остановилась, я повернула голову и… выдохнула - от представшего передо мной зрелища. Это было… это…

Я во все глаза смотрела на бабушкин дом. Нет! Я помнила, что он был как минимум раз в пять меньше этого, и сознавала, что вряд ли нынешний дом сделан из натурального дерева, - так, только видимость создает.

Но он до безумия был похож на любимый дом моего детства. А значит, был просто великолепен!

- А вот этого я не заказывал, - проворчав, Никита провел пальцем по моей щеке, а потом заставил повернуться к себе и уверенно вытер слезинки. - Внутрь заходить не будем, а то ты совсем расквасишься, и мама подумает, что я тебя силой сюда приволок!

- А мы что, можем зайти?! - не поверила я удаче. - Нас впустят?

- В таком состоянии нет.

- Почему?

- Потому что это дом для счастья и радости, а не изба-рыдальня.

Усмехнувшись, я достала из бардачка влажные салфетки, вытерла лицо. Пока машина возвращалась к дому родителей Никиты, я успела припудриться, тронуть помадой губы и накрасить ресницы.

- О, - заметив мое незначительное преображение, взбодрился друг. - Начинаю тебя узнавать!

Я рассмеялась. Подождала, пока Никита обойдет машину и откроет мне дверь - не потому, что его мама все еще наблюдала и где-то в доме на посту стоял папа. Просто у нас изначально так было принято: Никита позволял мне быть женщиной, а я ему - быть мужчиной. Дружбе ведь это никак не мешало.

- Интересно, - подав мне руку, усмехнулся Никита. - Они сразу тебя узнают?

- То есть… - Я почти нырнула обратно в салон, но сильная рука уверенно вытянула меня на свежий воздух. - Они что, не знали, что я приеду?!

- Я сказал, что поехал за девушкой. Но что это ты, уточнять не стал. Люблю сюрпризы.

- А я ненавижу!

- Знаю, - вопреки моему возмущению, он широко улыбнулся. - Столько лет пытаюсь тебя приучить к ним - и все никак. Но тешу себя надеждой, что однажды мне это удастся.

- А я тешу себя надеждой, что однажды твоя фантазия все же иссякнет. До сих пор вздрагиваю, как вспомню ужа в кровати, гусениц в баночке, плакат с моим изображением на двери школы, твои частушки под моими окнами и лепестки роз по всему подъезду, которые я час выметала. Это неправильные сюрпризы, тебе так не кажется?

- Нет. По-моему, я как раз все делаю правильно, - отмел все упреки мужчина. - Вряд ли кто-то еще может похвастаться, что ты помнишь его подарки спустя долгие годы. И бережешь их - как, например, мой плакат. Но оно и понятно: ручная работа, хэндмейд.

- Просто твой плакат такой страшный, что я боюсь к нему прикасаться. Как забросила на шкаф - так и лежит.

- Страшный? - удивился Никита и привел аргументы, почему его плакат страшным никак быть не может: - Я, между прочим, старался! Подбирал бумагу, кисти и краски, приобрел клей хороший, чтобы сразу не отодрали, чтобы сюрприз хоть полчаса провисел на двери. Ты же и раньше любила поспать, так что пока бы пришла… А еще сделал надпись разноцветными маркерами, чтобы ни у кого не осталось сомнений - «Самохина Аня - самая красивая и добрая девочка в школе!»