– О да, здравствуйте, – сказала я как можно спокойнее и вежливее. – Люк, я обслуживала на днях этого господина в нашей лавке.

– Точно, обслуживали, – усмехнулся офицер и протянул руку к недопитому вину Люка. – Можно попробовать?

Приняв молчание Люка за согласие, сделал глоток.

– Очень приятное, – одобрил он, поставив бокал. – Я недавно увез грузовик этого винтажа у вашей матери. – Он обвел взглядом бистро с его фирменными темно-красными стенами и полированной бронзовой окантовкой. – У нее отменный ресторан. Один из лучших в Париже.

– Да, – подтвердил Люк. Его голос звучал ровно и без эмоций.

– Что ж, – сказал офицер, отойдя на шаг и переключив выражение лица, как это мог делать только очень хороший актер. Только что пугающий и грозный, теперь он стал даже любезным. – Оставляю вас с вашей очаровательной подружкой. – Он смерил меня долгим взглядом и снова обратился к Люку: – Вы счастливый мужчина.

Люк кивнул с мрачным лицом.

Офицер подал ему руку.

– Курт Рейнхард.

– Люк Жанти.

– Да, я уже это знал, – сказал офицер таким тоном, что у меня пробежала по телу дрожь.

Мы молчали, а офицер и его спутники подошли к столику мадам Жанти. Нам не было слышно, о чем они говорили, но мы видели ее оживленное лицо, словно к ней зашли Граучо Маркс и другие представители голливудской элиты.

Когда через несколько минут немцы ушли, весь ресторан вздохнул с облегчением, даже его стены.

– Не к добру это, – заметил Люк.

Хотя встреча оставила у меня во рту скверный привкус, я не хотела, чтобы Люк тревожился еще сильнее.

– Давай выбросим тот инцидент из головы, не позволим ему испортить наш вечер, – сказала я. – Ничего особенного – какой-то офицер узнал меня, потому что покупал у нас цветы. Все они так делают.

– Нет, – возразил Люк. – Этот не такой, как все.

– Конечно, – продолжала я. – У него эго размером с Эйфелеву башню, но…

– Нет, – перебил он меня. – Я видел на прошлой неделе, как он в девятом округе избил старушку.

У меня перехватило дыхание.

– Ты уверен, что это был он?

– Уверен. Когда он уехал, я отвез ту женщину в ближайшую больницу. Она была вся в синяках с головы до ног, и сломана ключица.

Я покачала головой.

– Почему же он…

– Избил ее? – Люк вздохнул. – Может, потому что не так посмотрела на него. Или ему не понравился цвет ее платья. Не знаю. Знаю лишь одно. Эти люди уверены, что им тут принадлежит все. – Он прищурился и посмотрел мне в глаза. – Вот почему я беспокоюсь за тебя. А этот немец? – Он нахмурился. – Ведь ты не хочешь, чтобы он положил на тебя глаз?

Я кивнула.

– Что же мне делать?

– Тебе надо быть как можно незаметнее, а теперь еще больше прежнего, – продолжал Люк. – Как можно реже выходи из дома. Может, пусть твой отец один поработает в лавке несколько месяцев, или хотя бы никогда не оставайся там одна.

– Но это невозможно, – возразила я. – Папа один не справится с его артритом и…

– Справится, – сказал Люк.

Я вся дрожала и прогоняла слезы, чтобы никто не заметил мой страх, сковавший меня тернистой лозой.

Люк крепко обнял меня, когда провожал домой, и часто оглядывался через плечо. Вместо того чтобы попрощаться с ним возле дома, как мы всегда делали, я пригласила его зайти, и он пошел за мной по лестнице. Папа и Кози давно спали, я слышала негромкий храп.

Я села на диван, Люк устроился рядом со мной. Близко, совсем близко. Я не могла припомнить, чтобы мои ноги когда-либо касались его, и впервые за все годы нашего общения я хотела быть еще ближе к нему. Я чувствовала, как стены, окружавшие мое сердце, начинали рушиться, их размывал бурный поток любви и страха перед войной. Одна трещина, три, двадцать, и потом вдруг лед растаял, а с ним все мои страхи, неуверенность и опасения. Я прижалась к Люку, нашла сначала его руку, потом губы.