Я провел большим пальцем по стеклу, следуя по линиям свободной высокой прически Ракели, украшенной веточками гипсофилы. Золотисто-каштановые пряди, глаза цвета меда, она выглядела ослепительно. Одетая в белое шелковое платье со свободной талией, скрывавшее ее беременность, она излучала счастье. Я утонул в этой радости. Ракель была ярким светом, маяком в моем темном мире.

Я тосковал по покойной жене и этим вечером сильнее, чем в последние месяцы. Но мне всегда ее не хватало, когда я укладывал мальчиков спать. Иногда я видел ее рядом, она сидела на краю кровати, а ее длинные изящные пальцы порхали по лицу Джулиана, когда она пела колыбельную. В этот вечер иллюзия казалась почти реальной, я мог бы поклясться, что слышал ее голос. Как часто мне хотелось, чтобы у Маркуса был шанс услышать, как она говорит ему: «Я люблю тебя».

Она умерла сразу после родов от разрыва аневризмы, а я смотрел на своего новорожденного сына, только что вымытого и спеленатого, кричавшего у меня на руках. Мы оба плакали.

Я вернул фотографию на письменный стол и подумал о Карле. Ее горе из-за потери любимых – как она их потеряла, я еще не знал, – было ощутимым. Я его почувствовал.

Воздух в моей комнате стал жарким и душным. Я включил вентилятор под потолком, взял мобильный с прикроватного столика и открыл дверь на террасу, прилегавшую к моей спальне. Доски заскрипели, когда я прошел по грубому дереву. Прислонившись к перилам, я смахнул с экрана сообщение от Имельды – «Пожалуйста, зайди ко мне после закрытия в понедельник» – и набрал номер Наталии.

– Привет, – пробормотала она. Приглушенная мягкость ее голоса нахлынула на меня, облегчая пустоту. Ее голос успокаивал и утешал.

– Я разбудил тебя?

– Все в порядке. – Она зевнула. – Я заснула на диване.

Зашуршала ткань, звякнул замок, распахнулась дверь. Заскрипело дерево, и Наталия вздохнула. Я представил, как она садится в кресло в патио и смотрит на тот же океан, который раскинулся передо мной, но в тысячах миль от меня.

Я оперся локтями о перила.

– Долгий день? – У нас была полночь, на Гавайях – семь утра.

Наталия утвердительно хмыкнула.

– Я ходила на байдарке с Кэти и ее учениками, – сказала она. Кэти, ее подруга, управляла летним лагерем для байдарочников и сёрфингистов в Ханалеи. – Мы все время боролись с ветром. Хотя закат был невероятным. Как будто шарик апельсинового мороженого таял в воде.

Уголок моего рта приподнялся:

– Теперь мне остро захотелось мороженого.

Наталия негромко рассмеялась:

– Мне тоже. Какой вкус?

– С шоколадной крошкой.

Наталия застонала:

– Это так скучно.

– А ты что предлагаешь?

– Пои[15].

– Пои?

Она снова хмыкнула.

– Как в корне таро?

– Да. – Наталия рассмеялась.

Я скорчил гримасу:

– Звучит отвратительно.

– Ради такого можно и умереть. Ты обязательно должен попробовать.

Я возмущенно фыркнул. «Когда?» – подумал я. Здесь такое мороженое не делают, а я никуда не поеду. Последние полгода я отказывался покидать Оахаку.

Под лунным светом волны лизали берег, словно собачий язык – воду в миске. Лениво и ритмично.

– Я не хотела намекать…

– Нат, не надо. – Я сжал переносицу. – Не извиняйся.

Она терпеть не могла напоминать мне о моем состоянии. Несколько мгновений мы оба молчали. Мы слышали ритм нашего дыханья, и мне отчаянно хотелось, чтобы она была рядом.

Наталия вздохнула:

– Ты позвонил не для того, чтобы болтать о мороженом, о чем ты хотел поговорить?

Мне так много нужно было сказать ей и попросить о еще большем, но слова испарились, как вода с горячего тротуара.

– Ничего особенного, – ответил я, – мне просто захотелось услышать твой голос.