– Не знаю, – ответила она, потому что дети никогда не знают.

– Что случилось? – Я взглянул на часы и увидел, что почти полночь. Лила села на край кровати и произнесла слова, поразившие меня едва ли не больше всего в жизни.

– В дверях стоит мама, – сказала она, – и хочет с тобой поговорить…

На этом воспоминании я и уснул в ночь после того, как Лила вернулась со своего блевотного фестиваля. Проснулся я рано утром оттого, что зажужжал её телефон. Я поднялся и подошёл к кровати Лилы, убедился, что она ещё спит, потом взял телефон и набрал 1919 – пароль, который вбил несколько дней назад. В глубине души я надеялся, что она его поменяла, но цифры сработали, и я получил полный доступ к личной жизни моей дочери. Я с трудом держался, чтобы не читать её дневник, который, как я знал, хранится в верхнем левом ящике стола – это было бы бесцеремонное вторжение. Я и теперь ощущал чувство вины, но сказал себе, что превыше всего для меня – её безопасность и комфорт, а сейчас под угрозой и то, и другое. Поэтому я нажал на иконку сообщений и стал просматривать список входящих.

Большинство имён были мне известны, и всё это были девочки. Я почувствовал мимолётное облегчение, хотя тот факт, что мальчики не писали ей сообщений, не исключал того, что у неё могло с ними произойти что-нибудь другое. Ввёл имя Грейс, открыл недавнее сообщение, то, которое пришло только что.

У тебя всё норм? Сорри, что позвонила папе, но ты ппц меня напугала!!! Он не очень злится??

Я провёл пальцем по экрану, медля, прежде чем переступить опасную черту. Думать как Лила. Писать как Лила. Я набрал:

Фу, блин, ну и похмелье. Чо вчера было-то?

Вспыхнул овал, сообщение отправилось, и со скоростью света пришёл ответ:

Ты ваще ничо не помнишь?

Моё сердце колотилось. Я изо всех сил старался печатать как можно быстрее.

Неа (расскажи.

Я затаил дыхание. На этот раз ждать ответа пришлось дольше.

Ты была в отключке. Прости, прости, что я тебя бросила одну! Я же не знала, что ты тааак напилась! Чо ты пила? И чо у вас с Финчем?

Не знаю, – ответил я.

Грейс отправила мне грустный смайлик и вслед за ним ещё одно сообщение:

Тут, блин, такое… кто-то выложил твою фотку. Хз кто, но, по-моему, Финч.

Чувствуя подступающую тошноту, я написал:

Какую фотку? У тебя она есть?

Есть.

Перешли мне.

Я старался держать себя в руках, когда картинка всплыла на экране, слишком маленькая, чтобы что-то разглядеть. Нажал, чтобы увеличить, приблизил и увидел свою малышку на кровати. Она лежала на спине, грудь была голой. Меня едва не вырвало, как Лилу вечером, но приступ тошноты сменился яростью, когда я прочитал комментарий к фото:

Похоже, эта девчонка получила свою зелёную карту.

Твою мать, – написал я, забыв на секунду, что я – Лила. Хотя с подружками она наверняка материлась. Что это за херня?

Хз. Он тебя обзывает нелегалкой, что ли? Ты же полубразильянка, да?

Нихера, я американка. Да хоть бы и да… – напечатал я, слишком сильно разозлившись, чтобы закончить фразу.

Грейс ответила:

Понимаю ((это ппц. Но зато ты такая секси!

Я покачал головой, поразившись глупости этого замечания, и едва себя не выдал – всё равно они обе это выяснили бы – но решил ничего больше не писать. Моё сердце просто не выдержало бы.

Мне пора, – написал я.

Ок. На связи! – ответила Грейс.

Я удалил переписку. В моей голове всплывали ужасные кадры – несколько воображаемых и один весьма реальный.

– Готова рассказать, что случилось? – спросил я Лилу спустя несколько часов, когда она наконец выплыла из спальни. Вид у неё был задумчивый и сконфуженный. Я сидел в гостиной и ждал её.

– Ты и сам знаешь, что случилось, – ответила она мягко. Вероятно, они с Грейс уже вывели меня на чистую воду. Телефон она сжимала в руке. Потом положила на чайный столик, экраном вниз, и села рядом со мной, по всей видимости, чтобы не смотреть мне в глаза. – Я слишком много выпила.