– А мне кажется, парнишка по крайней мере заслуживает уважения, – отвечаю я. – Судя по всему, он знал, что остаток лет проведет в тюрьме. Парень даже не пытался скрыться или убежать. Это требует характера.

– В тюрьме ему покажут характер.

– А что ты знаешь о нем?

– О ком?

– Об этом парне.

– Что мне еще о нем надо знать?

– Ты не знаешь ни его мотивации, ни его истории. Я, правда, тоже ничего не знаю о нем. Но могу предположить (исходя из того, что видел), что он не человек ненависти, который ищет лишь повод для разрушения. Он действительно считал, что, взорвав завод, он совершит что-то важное для планеты, для людей. Он был готов провести остаток дней в тюрьме ради этого.

– Нельзя. Взрывать. Заводы!

Мой дядя набухает. Лицо его краснеет, я вижу, как он отгоняет мои мысли от себя, как мух, слетевшихся на его пот. Но я же говорю о простом человеческом сострадании. Муж чувствует напряжение своего партнера, но предпочитает встать из-за стола и удалиться в спальню.

– Кто так сказал?

– Бог! Все… В Конституции сказано: нельзя взрывать заводы!

– Так и сказано?

– Так и сказано!

– Заводы взрывать можно. Ты собираешь бомбу, проносишь ее на завод и взрываешь. Ничего сложного. В дьюти-фри тоже можно купить ингредиенты для самодельного пистолета и пронести его в самолет. Безопасность – та еще иллюзия. Но нужно помнить, что потом ты сядешь в тюрьму на остаток жизни. Вот и все. А дальше решай сам. И ничего больше! Может быть, поступок этого человека был последней отчаянной попыткой донести какую-то идею до нас с тобой. Чтобы мы услышали этого паренька. Подумали над тем, что он хотел сказать. А не видели в нем абсолютного врага, человека, несовместимого с нашим существованием.

– Глупости! Мы имеем право на частную собственность!

Как же легко человек принимает религию. Смотрю на своего дядю и понимаю, что он молится на свою собственность. Он убьет любого, кто вломится к нему в дом без спроса, и по закону будет невиновен. Если его муж изменит ему, он найдет его с любовником и точно так же застрелит. За нарушение частных владений.

– Дядя, я хотел вам рассказать одну историю на схожую тематику, которую я видел в одном фильме. Главная героиня, нимфоманка, встречается с одним мужчиной, который оказывается педофилом. Мужчина до этой встречи сам не знал о своем влечении. Но нимфоманка, на то и нимфоманка, что улавливает мельчайший фетиш своего партнера. Может быть, мужчина и знал на самом деле о своей особенности, но так сильно подавлял свои чувства к детям, что никогда никого и пальцем не обидел. Так вот. Разве он виноват в том, что педофил? Разве он не боролся с этим всю жизнь? Разве он не достоин нашего уважения? Мы, ходящие от одного увлечения к другому, борющиеся со скукой, бессмысленностью существования, еще смеем осуждать кого-то.

– Мое существование, в отличие от твоего метания, очень осмысленное. А эти люди – больные. Они должны лечиться.

– Но ты же сам гей!

– Ты думаешь, что геи больные?

– Нет, я думаю, что ты, как никто другой, должен уметь сострадать людям, понимать их. Смотреть на мир шире.

– Я не хочу больше об этом говорить. В Советском Союзе все бы они сидели в тюрьме.

Ого, вот тебе и Советский Союз. Ты бы и сам в тюрьму сел… Впрочем, и я тоже. Но говорить, правда, больше не о чем. Ярлык повешен. Почему так сложно относиться к людям с уважением? Мне так одиноко, а передо мной подобие человека. И поговорить не с кем – каждый раз одно и то же. Каждый раз я прихожу в этот дом и разговор перерывается, не начавшись. Я бы мог поговорить о приобретенных вещах, поездках их семьи, проблемах на работе, но в таком случае у меня начнется приступ тошноты. Потому что я все это уже слышал. Потому что все это о потреблении.