(Александр Сергеевич Маношин. Избранное.)

Ночь. Дорога. Ранняя весна. Никого вокруг. Нет ни фонаря, ни аптеки. Ах, господин Блок, господин Блок… Что-что, а аптека сейчас была бы совсем не лишней. Чем это он меня? Шоферюга, блин… Хотя сам виноват, конечно, нечего было деньгами в салоне светить, а теперь, похоже, моя великая миссия накрылась мокрым рядном. Клеопатра и Сфинкс подождут, и ангел тоже немножко подождет.

Было холодно и туманно. Мерзость, а не погодка, для тех, кто в пути… Кстати, а где это мой хранитель? Наверное, пьянствует в одиночку. В такую погоду, кстати, это самое милое дело. Теперь его точно с работы попрут, не уберег такого ценного кадра, спасителя человеческого… Блин, башка просто раскалывается, вот зараза…

Спереди я нащупал шишку, сзади тоже какую-то гематому. Запахнул поплотнее куртку, мокрую шапку выбросил в кусты и пошел неспеша по дороге, там, где к небу сходились мосты, или кресты? Хотя нет, не там, а надо говорить туда… Черт, какая разница? Прут рифмы, прут проклятые, здорово значит, водила к черепу моему приложился… Падлюка. Еще раз пощупал голову, хреново, бедный Йорик… Тьфу ты, а так хорошо все начиналось…

Я брел в сторону Города, ну, вообще-то туда, откуда я приехал, хотелось просто домой, на продавленный и прожженный сигаретами диван, лечь и лежать, лежать, лежать… А если придет этот алкоголик, так я ему табуретом по кумполу, чтоб не умничал, как Штирлиц этому немцу…

"Еще шампанского Холтофф?"

А тот такой сразу: «Ya, Ya!» а я его хрясть! А он на пол бабах, а я его… Ой, блин! Башка то, как болит! Пирамидону бы, и водки грамм триста… Сначала двести сразу. Потом покурить и еще сто.

Но, увы, увы, ни водки, ни сигарет, ни билета в Египет у меня уже не было. А были только ранняя весна, ночь и дорога, долгая пустынная дорога…

Оптимисты, правда, тут же завопили:

« И это не мало!»

А я их по кумполу «хрясть!», они и замолкли. Пессимисты, видя такое дело, вовсе решили не высовываться.

А я вдруг представил себя не пешим, а конным. Вот конь такой подо мной симпатичный, породистый. Ступает неспешно, головой фыркает, зубы скалит. И я на нем такой задумчивый, отрешенный. В серебряном плаще… Ой! Блеснуло, что-то серебряное и мне показалось, что из тумана на секундочку проступил неясный силуэт коня. Он был в точности таким, каким я его себе нарисовал. Проступил и исчез, но клянусь, это не было галлюцинацией, хотя после ударов по голове. Не знаю даже, сидел кто-то на нем или нет, но я успел взглянуть ему в глаза, и, черт возьми, это животное смеялось. Такое вот впечатление в весеннюю ночь.

Дожили. Я поежился и медленно пошел прочь. В ночь. Тряся головой, как конь. Чтоб не затоптали. Мало ли. Поразводили коней на мою больную голову, ходи тут в Египет…

х х х

Спящая красавица и бродяга. Дуэт.

Бомж смотрел на Веру с нескрываемым сожалением.

– Пойдем…– он потянул ее за рукав.

– Куда? – Вера Анатольевна провела рукой по лицу. Слез не было.

– Сама решишь,– он вздохнул.– Выбор есть, не сери…

Вера слабо улыбнулась и поплелась за Бруевичем.

Они подошли к трем отдельно стоящим металлическим коробкам, и бомжик ловко посбивал с них замки. Вера открыла рот, бомжик хитро усмехнулся и зачастил:

– Сигнализации то нету. Представь. Была б сигналка-то, кто б полез. Да им сейчас не до того, террористы опять же, мафия, чтоб ее. А мы тут чуть-чуточки похозяйничаем и все, подумаешь, замочки-заморочки… От кого прячутся, зачем прячутся…

Двери он, однако, открывать не стал или не захотел шут его знает.

– Ты это вот смотри. Дороги у тебя три. Вот это значится прошлое, – он указал на крайний справа от Веры контейнер,– а тут у нас настоящее, ну а туточки значит грядущее, вот… Вот и выбирай, стало быть, погляди, осмотрись особо не мешкай, но и не спеши, время то пока есть. Немного, но есть. Эта…