– Ты чо так рано? – сладко зевая, пробормотала она. – Мы ещё спим.

– А Быка у вас? – с надеждой спросил Санька.

– Да, он вроде к себе уходил… Люда, что Дима сказал, когда уходил ночью? – Обернувшись, спросила Маргарита у своей шустрой напарницы. Та неожиданно чётко, как Никулин в «Бриллиантовой руке», протараторила:

– Попрощался, хлопнул дверью и сказал: «К себе!». Согласно кивнув, Маргарита вновь повернулась к Саньке, неопределённо пожала плечами. Не сказав больше ни слова и даже не кивнув, Санька с мрачным видом отправился к себе, прикидывая варианты своих дальнейших действий. Ещё не дойдя нескольких шагов до своей комнаты, он понял, что сию же минуту должен спуститься на вахту и аккуратно полюбопытствовать: « А не выходил ли новый жилец из 20-ой комнаты под утро на улицу? И если да, то не возвращался ли?». Подумав ещё секунду – другую, он всё-таки решил сначала привести себя в полный порядок, то есть умыться, надеть свежую рубашку и брюки и выпить кофе, чтобы «не тянуло из пасти». На все эти процедуры у Саньки ушло не более получаса, и он, нетерпеливо сбежав по лестнице и, напустив на себя волну абсолютного спокойствия, подошёл к вахте. Здесь он прочёл за стеклом, что дежурит сейчас Галина Ивановна.

– Здравствуйте, Галина Ивановна! – поздоровался он с пожилой женщиной в очках. – Я из двадцатой комнаты со второго этажа, мы заняли её вчера по договору с директором товарной станции. Понимаете, я вот проснулся, а напарника нет. Ждал – ждал и вот решил поинтересоваться у вас, а не выходил ли он под утро на улицу? Не проходил ли через ваш контроль? Женщина опустила очки на кончик носа и посмотрела на Саньку в упор, глаза в глаза, словно он только что совершил какое-то безобразие, а то и преступление. Саньку даже передернуло, и он инстинктивно, как будто для оправдания, добавил к сказанному:

– Мы вчера очень устали, и я уснул довольно рано, а к нему зашла знакомая. И они, видимо, долго чаёвничали. Возможно, он пошёл её провожать?

– Чаёвничали, говорите? – прогнусавила женщина. – Да, он проходил, только явно не после чая, а чего куда покрепче. Я даже пыталась его удержать, что, дескать, куда в таком виде? Но куда там? Он мне сунул под нос татуировку на своей руке – такую лодку с парусом и сказал, что сейчас сядет в неё и уплывёт отсюда к чёртовой матери. Он сказал не «к чёртовой», а гораздо грубей! И я от него отступилась. То есть я даже испугалась: у него было такое лицо!

– Так, он выходил один и не возвращался? – не теряя надежды, спрашивал Санька.

– Один и не возвращался, – точь-в-точь повторила его слова Галина Ивановна.

– А не могли вы задремать или там отвлечься, или куда-то отойти на несколько минут? – допытывался Санька.

– Молодой человек, я работаю здесь уже десять лет, – заговорила обиженным тоном женщина. – И если даже выхожу в туалет, то прошу на минуту-другую побыть здесь кого-нибудь из надёжных жильцов, которых я неплохо знаю. И уж совершенно точно скажу вам, что этой ночью я никуда не отходила. Так что, видимо, ваш друг где-то шибко загулял, у кого-нибудь из друзей… Нынешние молодые ленинградцы – такие моты и бездельники!

– Хорошо бы, если у друзей, – озабоченно проговорил Санька, – но у него в Питере никого нет, ни родных, ни друзей, ни даже просто знакомых. Не успел он закончить последней фразы, как Галина Ивановна высоко подскочила над своим старым продавленным стулом и, испуганно вращая подслеповатыми глазами, заговорила в совершенно истеричной манере:

– Так, что же вы медлите? Звоните в милицию, чтобы начали розыски. Чем раньше начнут – тем больше вероятности на успех!