Было два периода. Поначалу я хотел, чтобы было все не так, как раньше. В военном училище я прослыл хулиганом. Предпочитал обращать на себя внимание, наслаждаясь своей независимостью и правильностью напоказ. Как бы там ни было, но к середине третьего курса обучения и нас приструнили, сделали послушными и податливыми. Иной раз показательно-послушными. Если бы мы не позволили этому произойти, нас бы отчислили. Долгое время в связи с этим фактом я относился к себе как трусу, но со временем осознал и отпустил эту вредную установку. В итоге нас с другом двоих со всего курса отправили вместо космических войск, где я обучался, в менее престижные зенитно-ракетные. Это, вообще, какой-то идиотизм – все равно что стоматолога отправить на должность педиатра.

Поначалу после распределения в военную часть я хотел быть на счету ответственных, исполнительных офицеров, хотел быть красавчиком, исполнять свои обязанности на все сто. Но очень скоро понял, что это утопия. Чем больше и лучше ты работаешь, тем больше с тебя требуют. Без намека на благодарность, без поощрений за переработку. Занимались по большей части ерундой. Созданием видимости работы, переписыванием каких-то конспектов. Отрадой было общение с некоторыми живыми офицерами и обучение солдат боевой подготовке. Вот это я любил. Но и это пресекалось, если я делал так, как было полезно и интересно солдату. Окончательно мой энтузиазм в отношении качества занятий с солдатами был подорван на занятиях физической подготовкой. По плану был марш-бросок. Я пообещал солдатам, что кто пробежит вместе со мной и не сойдет с дистанции, будет играть в футбол. Ребята выложились, молодцы, но начальник отменил мой приказ, и игра не была доиграна. Уважения к начальнику не было и не могло быть.

С ним мы были соседями, жили в соседних квартирах. Возвращаясь с ночной гулянки с товарищами, мы спокойно могли спеть в караоке «Песню про зайцев» из «Бриллиантовой руки». Спустя некоторое время я завел собаку, немецкую овчарку, и она интуитивно вписалась в нашу компанию – людей, кто с начальником по разные стороны баррикад. Когда ночью он шел проверять дежурные службы, со стороны домов доносился громкий лай, оповещающий, кто именно идет: ни на кого больше собака не лаяла. Думаю, этих историй достаточно, чтобы погрузиться в атмосферу.

Жили мы там же – работа была перед глазами утром, днем и вечером. Дома офицерского состава представляли собой одноэтажные прямоугольные здания с четырехскатными крышами из старого шифера на четыре квартиры, построенные лет семьдесят назад. Днем в них было хорошо и прохладно. На эту прохладу в дом через подвал ползли мыши, а за ними и змеи. Ночью наткнуться на змею на полу было нормой. Вроде бы они были даже неядовитые. Ночью же камень отдавал тепло, которое принимал за день, и заснуть было сложно. Наутро после нескольких часов беспокойного сна вся постель оказывалась мокрой. За месяц до этого меня подселили к лейтенанту Егорову, тоже на тот момент холостому парню, и в свободное время мы устраивали прогулки по набережной Ростова, в парке Горького с его ночными заведениями, откуда доносился Михаил Шуфутинский с его «Левым берегом Дона». На каждом углу! Кто был, тот знает. Сразу после окончания служебного времени выбирались с ребятами поиграть в пляжный волейбол на Соленое озеро рядом с Батайском, иногда устраивали посиделки около дома.

Когда большая часть сослуживцев уехала в Астрахань на полигон для проведения учебных стрельб, некоторые из нас остались в части для поддержания боеготовности, несения дежурств, проведения занятий с солдатами. Офицеров было мало, а мероприятий много. После сокращения численного состава мало кто заявлял о переработке. Ответ был один: вам повысили зарплату, терпите. И все терпели. В любой крупной системе стадный инстинкт работает отменно. Да ведь и менталитет наш таков: что бы ни происходило, лишь бы у соседа не лучше. Так и живем. Сотрудники заводов, бюджетных учреждений, крупных банков меня сейчас понимают как никто другой. Я никогда не ныл, не жаловался. Я уже понимал, что от этого становится только хуже. Я выработал в себе привычку фокусироваться на том, что поднимает мне настроение. Но это было четырнадцатое суточное дежурство по части за месяц. Мозг, прожаренный солнцем на построениях, и через день четырехчасовой сон делали свое дело. Это все, чем я располагал на тот момент. Но и на дежурствах скучать не приходилось. Вот, например, в предыдущем дежурстве произошло нечто пропитывающее мышцы адреналином – пришлось возвращать в русло традиционных взаимоотношений солдата срочной службы с офицером. Один рядовой из Дагестана послал на х… капитана, отказавшись исполнять приказ по выполнению своих обязанностей по уборке территории. Да еще и пригрозил убийством. И этот капитан, вместо того чтобы добиться выполнения приказа, струсил и пошел рассказывать об этом постыдном для обоих военнослужащих поступке сослуживцам. То ли действительно захотелось веселья, то ли обидно стало за бесхребетность сослуживца мне, уже десятый год носящего погоны сначала суворовца, потом курсанта, а ныне лейтенантские, но я отправился исправлять ситуацию. И исправил. Только сейчас, анализируя все это, я могу дать ей трезвую, а главное, всестороннюю оценку. Сильный уважает только силу. Сила проявляется не в правильном наборе слов, а в положении тела, взгляде, спокойной уверенности в своей правоте. Мозг был переутомлен, поэтому не начал в своем воображения рисовать картинки различных последствий. Страха не было. Все, что надлежало сделать, было сделано. Правда, капитан не оценил – видимо, его гордость была задета дважды. Но это все ерунда по сравнению с тем, что произошло после, в следующем дежурстве.