– В псионике я сам паренька натаскаю, – сказал Майнус. – Нельзя, чтобы…

Он не договорил, снова дернул головой, неуклюже давая понять, что разговор закончен, щелкнул языком, подзывая Самсона. Мохнатый поводырь встрепенулся, неуклюже закосолапил к нему, ткнулся носом в ладонь. Старик положил руку на голову и пошел прочь.

Самое веселое и самое трудное время – страда!

Кончилась пора хамунов, и уже можно не опасаться, что какой-нибудь заблудший злой дух забредет на поля.

Из подвалов выгребаются прошлогодние запасы. Что-то выбрасывается в компостные ямы, запахивается в отдыхающие поля в качестве удобрения и в залог будущих урожаев скармливается домашнему и лесному зверью. Что-то отправляется в большой погреб, откуда каждый житель деревни может брать по потребности. Что-то идет на общий стол, который будет ждать трудяг на окраине деревни каждый день страды. Что-то просто передается в дар приблудцам, которые этим летом пришли из леса.

И конечно, со стороны этих гостей было уж вовсе вопиющей неблагодарностью не участвовать в страде.

Так заявили Александр и присоединившийся к нему в тренировках Джонатам своему молодому наставнику. Дерек только пожал плечами.

– Конечно, работы страды будут добрым подспорьем для наших уроков. Мы найдем время…

Алек от досады готов был кусать самого себя за нос, но постарался изобразить, как он рад, что может и надорваться в страду, и сломать себе шею на чертовой мельнице.

Завтра все село проснулось раным-рано. Взрослые и подростки резали серпами пшеничное золото, малые дети носились и галдели вокруг, соревновались, кто больше соберет колосков, плели из соломы. Неподалеку от того места, где работал Алек, была разбита передвижная кузня, и Мо перебирал свои инструменты, готовый подточить железные серпы или набить зубцов.

Алек оставил серп в пшенице, выпрямился, дуя на натруженные ладони, покосился вправо. Девчонка, а как работает… Она сопела от усердия, долгие русые косы выбились из платка и свешивались к земле, лопатки ходили ходуном, между ними на рубахе выступили влажные пятна, а пшеница так и хрустела под отполированным лезвием. Лина подняла голову, смахнула пот с лица, перепачкав нос в пыли. В который раз перехватив взгляд Алека, показала ему язык. Парень отвернулся, торопливо схватился за серп. И чего она воображает? Колючие соломинки впились в руку, одна пыточной иголкой прямо в мокрую мозоль. Алек вполголоса ругнулся и прикусил язык. На жнивье нельзя ругаться. Он смотал еще один сноп, теперь вредная кареглазая девчонка обгоняла его на два шага.

Пот заливал глаза, мокрые мозоли саднили. Оказывается, мозоли от оружия не спасают от мозолей от серпа, а прыткость в поединке не означает быстроту и ловкость на хлебном поле. Алеку удалось закончить свой ряд почти вровень с ней, Лина только покосилась и пошла на тот конец поля. Алек в бессилии скрипнул зубами, он устал, как рудничная лошадь, страшно хотелось пить… Еле передвигая ноги, он поплелся через поле и на полпути наткнулся на Гнома и Шанку.

Они приходились друг другу двоюродным братом и сестрой. Впрочем, родственное сходство можно было заметить издалека, Алек даже прищурился.

– Ее никто догнать не сможет, – сочувственно заметила Шанка. Парень почувствовал, что его уши запылали, словно шевелюры детей. Неужели со стороны заметно, как он зол? А также унижен, посрамлен и раздавлен? Он торопливо схватил протянутый ковш, ополовинил одним глотком, отдуваясь и икая, допил до дна, выплюнул зернышко тмина. Шанка взяла ковшик, Гном махнул рукой, и огромный жбан с квасом, который и Мо бы не сразу поднял, медленно и величаво взмыл в воздух. Алек уже привык к манерам рыжих братца и сестрицы и даже не удивился.