Рита отпрыгнула куда-то назад и… плюхнулась в стоящее рядом с камином кресло. То обняло ее – огромными плюшевыми лапами. Огонь, лизнув бок кресла длинным желтым языком, померцал и убрался восвояси.

«Ничего себе!..» – Рита ошарашено ощупала материал, из которого было сделано чудо-кресло. То ли бархат, то ли велюр. А может, что-то похожее – девочка не очень-то разбиралась в тканях. Одно ей было известно точно: ткани горят. А тут даже паленым не запахло.

Рита вдруг остро, очень остро поняла: ей банально не хватает знаний о том, по каким законам живет Заповедник и люди в нем.

Кстати, о знаниях… У стены напротив стояли шкафы с книжками. Интересно, в слова «осмотрись тут пока» входило несанкционированное взятие книжек с полки? Или надо все-таки спросить разрешения? А вдруг там секретное знание про какие-нибудь параллельные миры? Или эту, как ее там… о, мандрагору! А если она растет там, в книжке? И ка-ак заверещит?..

Рита, уже вставшая было с уютного кресла, села обратно.

Чтобы чем-нибудь себя занять, глянула вверх… да так и осталась сидеть с открытым ртом. Под толстой балкой (а точнее, сбоку от нее), вопреки здравому смыслу и закону всемирного тяготения, о котором совсем недавно разливалась соловьем физичка Анна Андреевна, спал какой-то енот.

…Или не спал?

– Наконец-то, – открыл глаза он. – Явилась не запылилась!

– Э-э-э-э?.. – опешила Рита. – Мы разве знакомы?

– Обижаешь, Ритка. – Енот покачал головой совсем как человек. – Гоша меня зовут. Неужто забыла?

Он, спрыгнув с потолка, мягко приземлился на плюшевый подлокотник кресла. Заглянул девочке в глаза.

– Нет, не помню, – нахмурилась Рита…

И вдруг не то поняла, не то почувствовала: именно Заповедник она старалась вспомнить все это время! И не могла – только засыпала. Вот и сейчас при попытке вспомнить Гошу в своей прежней жизни Рита начала проваливаться в сон.

Проснулась Рита оттого, что в комнате негромко разговаривали.

– И ты не знаешь, что она любит больше всего? – вопрошал кто-то смутно знакомым голосом, в котором был целый букет ярких эмоций: изумление, растерянность, разочарование и что-то еще в том же духе.

– Не знаю. – Отец Риты был смущен и растерян не меньше своего собеседника. – Чай мы с ней пили в придорожных кафе. С пирожными. – Все-таки собрался с мыслями он.

– Это не говорит о том, что твоей дочери нравятся чай и непонятно каким общепитом, – это слово прозвучало как ругательство, – изготовленные пирожные!

В тоне говорящего проскользнули характерные неодобрительно-сварливые нотки, и Рита вспомнила: енот, спрыгнувший с потолка! Гоша.

Рита перевела взгляд. Гоша енотом не был – девочка прекрасно помнила поле этого животного! – но внешне похожим на него существом около полуметра ростом. Одет был в ливрею.

Приглядевшись, Рита поняла: Гоша вообще не принадлежал к животному миру, его поле было… было каким-то… каким-то другим.

«Неужто?.. – начала догадываться девочка. – Неужто… домовой?»

И правда! Исчезает и появляется, заботится о гостях, об угощении. Спит под потолком… Конечно же! Это домовой! Вот это да!

– А о чем это говорит? – спрашивал тем временем отец.

– Что она проголодалась, – в голосе Гоши теперь звучало еще и презрение, – но очень тебя любит, а потому готова терпеть лишения и жрать всякую гадость. Эх ты… папаня!

Домовой был прав только отчасти. Кроме отца, Рита любила еще и дорогу. Хотя, конечно, любовь к последней не шла ни в какое сравнение с любовью к отцу. Как бы там ни было, «лишения» она не терпела, а принимала как должные. Кроме того, разве это не здорово – проголодаться, а потом попить чайку и заесть каким-нибудь кексиком?