Внизу довольно холодно, всего градусов семь тепла. Много огня и спёртый воздух от зажжённых свечей. Несколько монахов в чёрных одеждах читают псалмы. На нас стараются не смотреть. Периодически окуривают помещение ладаном и миррой. А также окропляют гроб святой водой. Старшим тут игумен, тот стоит чуть поодаль и наблюдает за нами. По моему знаку игумен приблизился и отчитался. Тело царя обмыли как положено и соборовали согласно православным традициями.

– Отче, прикажите открыть гроб, – игумен изобразил негодование, но мне сейчас не до сантиментов. Я кивнул стоящим у входа Пахому и двум его телохранителям.

Фух, страшный тошнотворный запах чуть не вырубил меня и я порадовался, что не успел позавтракать. С трудом смог подавить позыв к рвоте.

Зрелище ужасное, царь наряжен в бело-красные одежды. Лицо практически не узнаваемо. Я переглянулся с Тимофеем и тот отрицательно покачал головой.

При всём желании не получится обнажить тело для исследования. Да и святоши такой вой подымут. В последний раз посмотрев на брата, я дал команду вернуть крышку гроба.

В себя пришёл только после того, как мне удалось помыться. Кусок в горло по-прежнему не лезет, зато траванулся чашкой кофе.

Итак, что нам стало известно. Кое-что. Сроки смерти не сходятся. Если верить Ртищеву и остальным, царь испустил дух восемь дней назад. Я не патологоанатом, но у нас были занятия в морге, и я отлично помню рассказ тамошнего врача. Он как раз рассказывал, как отличить без дополнительных процедур приблизительное время смерти человека. Если тело лежало в прохладном помещение как в нашем случае, то через неделю лицо конечно будет обезображено, сине-зелёная кожа, пятна по телу. Но облик узнаваем.

А вот через две недели и личность установить по внешним признакам уже не получится. Именно это я сегодня и наблюдал. Вывод – или меня обманывают, и брат умер раньше на несколько дней. Или его тело не хранилось изначально в прохладном помещении.

В остальном остаётся полагаться на данные осмотра тела Ртищевым. Следов умышленной смерти не обнаружено. Раны, синяки и следы удушения. Значит остаётся только вариант отравления.

Весь день я провёл, понукая дознавателей активнее допрашивать слуг, окружающих брата. А также его ближников, стольников и прочую придворную братию. Ради этого я разрешил оставить пока допросы задержанных представителей малой Думы во главе с Матвеевым. Но последнего я решил допросить лично.

Сейчас все томятся в подвалах Тайного приказа. Тот правда не рассчитан на такое количество сидельцев, и они сидят по два-три человека в камере.

Артамон Сергеевич довольно молод. Ему около тридцати лет. Русый вьющийся волос, вытянутое лицо и умные серые глаза. Одет небрежно, видать одевался второпях, мои ребята не стали давать ему возможность собраться и предупредить других соучастников.

Но вот что мне понравилось – это то, что он не стал пытаться на меня нападать. Я с утра поимел удовольствие пообщаться с Василием Воротынским. Так тот сходу принялся кричать, обвиняя меня во всех смертных грехах. Типа он невинная овечка, а я опасный разбойник.

Этот понимает, что у меня имеются веские основания к недоверию.

Чисто интуитивно я не стал сам наезжать на него. Наоборот, попросил принести нам горячего сбитня. Заметно, что боярин продрог в холодном помещении. Оно как раз и служит для того, чтобы сбивать спесь у преступников. Посидят в тёмной комнате пару дней. Да на холодном полу, невольно в голову полезут самые тёмные панические мысли.

После того, как его лицо покраснело, я заговорил:

– Артамон Сергеевич, я прибыл вчера и не имею полной картины происходящего. Вы не могли бы мне обрисовать, что происходит? Кто отравил моего брата и где его наследник Алексей?