Лия нахмурилась сильнее. Она должна была обидеться, ведь Паша решил пробиться в ее личные границы, но не могла.

– Я люблю его, – сказала она, словно себе в оправдание.

– Любишь, – повторил он. – Знаю. Лия, то, что я видел, это правда.

– Я верю тебе. Но я почему-то не хочу, чтобы об этом знал Совет. Я вообще не хочу, чтобы об этом кто-то сейчас знал. Особенно Володя.

– Почему ты не хочешь, чтобы Володя знал?

– Потому что… – Лия прервала речь. Потому что…вдруг почувствовала себя разбитой, стоящей у осколков зеркала, не зная, как его собрать, с какой стороны подойти, что предпринять…

– Я уже слышала о чем-то похожем, – начала она устало шепотом. – Не помню только когда и где. Именно поэтому не готова делиться с Советом и такими же циниками как Володя.

Паша ее понял. Он угрюмо кивнул, обдумывая ее слова. И в этот момент на кухню вернулся Саша. Он тоже казался усталым и встревоженным.

– Простите меня. – Сказал он, плюхнувшись на стул. – Я не знаю, что на меня нашло. Простите меня. Паш, если сможешь, я не со зла. Что-то ломается, и не могу понять что.

Паша ушел, оставил их наедине со своими мыслями. Легкий ветер колыхал занавеску, освежал горячие головы. Лия встала, провела задумчиво и ласково по лицу мужа, и ушла из кухни. Саша смотрел в одну точку. Все мысли будто испарились, но на душе было очень тяжело. И сейчас, как никогда ему были нужны целостность и спокойствие, и чтобы трещина с безобразными углами снова залаталась. Он встал с кресла и направился в спальню к жене…

Яркий свет застилал глаза. Он не мог говорить, не мог шевелиться, не мог думать.

Иногда он слышал голоса: они были чистыми как горный ручей; звонкими, как хрусталь; острыми, как осколки стекла. Чем ближе доносились голоса, тем ярче ослеплял свет. Сначала он его ненавидел и хотел закрыться от него, но не мог. Он забыл, как двигаться, как чувствовать. Но свет выжигал ненависть, голоса очищали чувства. Они вырезали из него все по кусочку, каждое воспоминание, каждый клочок сомнения и страха. И он перестал ненавидеть свет. Его разум становился чистым как эти проклятые голоса. Лишь тень упорного сопротивления еще посещала сердце, но и оно уходило в небытие. Совсем скоро все изменится, – процесс необратим.

Иногда, он различал речь. Это было так редко, так дико и непонятно поначалу. Там были числа, много – много. Они любили говорить цифрами, чистые голоса так печальны! Его губы повторяли их, но вряд ли он осознавал, что это значило. Он не слышал собственного голоса, и принял этот факт полностью. Яркий свет забирал способность говорить.

Время ушло. Само понятие времени уже не имело значения. Вокруг лишь вечность, недосягаемое пространство, и один – всего лишь один миг…

***

Черные волны с шумом накатывались на песчаный берег, и с искрами на солнце распадались, убегали прочь, чтобы сквозь человеческий смех и крики белых чаек вновь взорваться восторженным шумом. Теплый ветер не отставал: с радостной пляской играл он вокруг степи, подхватывал брызги и песчинки пляжа и уносил их с вихрем с собой.

Как здесь было хорошо! Как спокойно и безмятежно отдыхалось после долгой и кропотливой работы.

Лия укоряла себя за то, что не хотела ехать. А сейчас ветер и запах воды полностью унес гадкий осадок после утренней ругани. Неподалеку копошились дети, выискивая среди песка необычные камни и ракушки. Саша и Паша резвились в волнах и думать забыли обо всех ссорах и недомолвках.

– Начинать всегда стоит с того, что сеет сомнения!» – говорил Володя с жаром. – Так говорил один из великих писателей прошлого! И правда, кто мы? Кем бы мы были, если бы никогда не переступали через себя, через свой страх? Наш Город – это прекрасный результат того, что все сомнения были исторгнуты из сердца! Многие спорят о ценности жизни. Наш мир имеет великую ценность, о которой когда-то забыли. Возможно, это и посеяло сомнения в умах предков, приведшие к плачевному итогу.