Тот стрелять не спешил. Зачем? Убьет в воде, и течение унесет труп вместе со стрелой. А стрелы у боярина отборные, сделанные известным рязанским мастером по заказу, ровные, как струны на гуслях, потому не дешевые. Пускай беглец доберется до берега, там и достанем. Далековато? Пятьдесят саженей? Ну нет, только не для Ратьши, который с луком дружит с малых лет. Потом пошлет кого на тот берег на лодке, вон они лежат на берегу, принесут стрелу.

Половец добрался до отмели, поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел к близкому берегу. Убивать со спокойным сердцем, как Могута, например, Ратислав до сих пор не научился, потому, ожесточая себя, вспомнил, как расстреливали тогда его и его близких тоже в реке булгары. Тут, понятно, были половцы, но все равно это враги, которые истребили несчетное множество его соплеменников. И этот, может, еще вчера глумился над русской девчонкой и перехватывал горло, как барану, какому-нибудь старику.

Беглец тем временем добрался до берега, оглянулся, увидел Ратьшу с луком, готовым к стрельбе, подхватился и припустил к прибрежным кустам. Откуда резвость взялась.

Боярин рывком натянул тетиву до уха – лук заскрипел, согнувшись в дугу, – выцелил спину половца, взял упреждение и пустил стрелу. Тетива рубанула по защитной рукавичке. Стрела почти по прямой рванулась следом за бегущим и воткнулась ему под левую лопатку. Тот споткнулся, упал и застыл недвижим. Видно, умер сразу еще на бегу.

И рязанцы, и сгрудившиеся у обрыва половцы дружно выдохнули. Рязанцы одобрительно загомонили: хороший выстрел. Даже кто-то из степняков одобрительно зацокал языком.

Ратьша убрал лук в налучье, подъехал к толпе. Рязанцы расступились, давая ему подобраться поближе к степнякам. Он остановился от них в паре саженей, окинул тяжелым взглядом. Половцы притихли, понимая, что решается их судьба.

– Сдавайтесь, – по-половецки, негромко, но уверенно произнес боярин. – Тогда будете жить.

Развернул коня, отъехал в сторону. В кольце рязанских всадников остался проход. Думали половцы недолго: здесь-то точно быстрая смерть. Один за другим побросали щиты и сабли, у кого они были, и, понурив головы, двинулись в оставленный проход.

Ну ладно, здесь все кончено. А что в других местах? Ратьша окинул деревеньку взглядом. Похоже, в других местах тоже. Ан нет! У самого большого двора, огороженного высоким тыном, видна какая-то сутолока. Он послал Буяна в ту сторону.

Саженях в ста от ограды его перехватил Могута, разгоряченный боем и потерявший свою обычную невозмутимость.

– Осторожнее, боярин! – крикнул он. – Тут с полсотни засело. Ворота заперли, стрелы с тына мечут.

Досадно! Не получилось все сделать быстро. Ратьша снял щит с крюка, вздел на руку – надо поберечься. Подъехали уже вдвоем ко двору. Скорее даже к укрепленной усадьбе. Видно, жил здесь человек небедный. А может, всей деревней воздвигли оборонительный частокол вокруг одного из дворов, чтобы было где хорониться в случае внезапного набега из степи. А стена получилась знатная: две с лишним сажени высотой, с боевыми полатями изнутри, укрепленные ворота с башенкой над ними. С наскока не возьмешь.

Вокруг этой маленькой крепости кружило с пару сотен рязанских всадников с луками наготове. Видно, не давали высовываться из-за гребня частокола половецким стрелкам. Вот один выглянул, спустил тетиву и сразу спрятался. Вовремя: тут же в это место полетело с десяток русских стрел. Две или три воткнулись в заостренные верхушки бревен тына.

Боярин остановил коня напротив ворот саженях в пятидесяти. Бревна вокруг длинной продольной бойницы, чернеющей в воротной башенке, были утыканы стрелами. Тоже старались не давать высовываться отсюда защитникам.