Проехали торговую площадь у Оковских ворот. Торговый люд уж весь разошелся. Покупатели – тем более. Сейчас площадь мели с десяток уборщиков метлами из березовых прутьев. Наконец из-за крыш теремов показались головы Спасского собора. Чем ближе к нему, тем богаче становились дворы, стоящие вдоль улицы, тем выше крыши теремов. Вот добрались до Спасской площади, и собор предстал во всей свой красе: с золотыми главами куполов, голубыми при дневном свете, но ставшими бирюзовыми в сумерках, колокольнями, белоснежными стенами, золотыми, с филигранным узорочьем главными вратами. Площадь эта самая большая в городе после торговой при Оковских воротах. Здесь проходили все торжественные богослужения по большим церковным праздникам, собиралось городское вече, когда такое было надобно.

Великокняжеский двор стоял через площадь, напротив храмовых главных врат. Огороженный трехсаженным дубовым тыном, с бойницами и боевыми полатями с внутренней стороны, небольшой двухъярусной воротной башней. Обе створки ворот распахнуты – ждут гостей. Над тыном в глубине двора высятся крыши княжьего терема.

Возок епископа въехал в ворота. Ратьша со спутниками последовал за ним. Сразу за воротами – маленькая площадь, вымощенная камнем, на которой Юрий Ингоревич творил суд, когда это требовалось. Прямо за ней – терем с пристроями, клетями, подклетями, жильем и высокими горницами с острыми крутыми крышами, затейливой резьбой на стрехах. Справа – конюшни, слева – хозяйственные постройки и жилье дворни.

Подъехали к коновязи. Ратислав спешился, бросил поводья Могуте, сказал:

– Проследи, чтобы коней обиходили.

Ближник коротко кивнул.

– Все сделаю, боярин.

Сумерки заметно сгустились. Ратьша двинулся к высокому крыльцу, ведущему, минуя клети с подклетями, прямо к жилью в центральной части терема. Внизу крыльца епископа Евфросия уже встречала княгиня Анна Всеволодовна, супруга Юрия Ингоревича, родная сестра великого князя Черниговского Михаила Всеволодовича. Статная, все еще красивая женщина, несмотря на свои сорок с лишним лет и пятерых выношенных детей.

Священник уже отпил сбитня из протянутой чаши, передал ее своему служке и благословлял склонившуюся в поклоне княгиню. Выпрямившись, та посторонилась, и старец величаво двинулся вверх по ступеням. А у княгини в руках появилась следующая чаша сбитня, поданная челядинкой. Эту чашу Анна Всеволодовна протягивала Ратиславу с приветливой улыбкой. Боярин осушил чашу до дна – долгая скачка без роздыха малость притомила. Он бы сейчас и от хорошего ужина не отказался. Но, видно, это потом. Вначале – дело.

– Благодарствую, матушка княгиня. Хорош сбитень, – вытирая усы, похвалил питье Ратьша.

– Спасибо на добром слове, Ратиславушка, – кивнула Анна Всеволодовна. Она всегда относилась к Ратьше по-родственному: сколько годов воспитывался он вместе с ее старшеньким Федором и племянниками при княжеском дворе. – Голодный, небось?

– Немного есть, матушка, – виновато улыбнулся боярин, вновь почувствовавший себя оголодавшим после изнурительных занятий воинскими искусствами подростком.

– Возьми-ка пирожок. Как раз и зажуешь, пока до княжьей горницы доберешься.

Она сделала знак прислуге. Одна из девок достала из лукошка, прикрытого чистым полотном, горячий еще пирог и протянула Ратиславу. Тот принял, не удержавшись, отхватил хороший кус и, прожевывая, кивнул.

– Благодарствую, не дала помереть голодной смертью.

– Иди уж, – улыбнулась княгиня. – Собрались все. Вас только с владыкой и ждали. В покои княжеские ступай.

Ратьша взбежал на крыльцо и знакомой с детства дорогой двинулся к великокняжеским покоям. Только успел сунуть в рот последний кусок пирога, как увидел показавшуюся в полутьме коридора женскую фигурку. Темноту здесь, в теремном переходе, разгоняли редкие масляные светочи, потому он не сразу узнал княжну Евпраксию. С усилием проглотив толком не прожеванный кусок, боярин склонился в поклоне. Шорох одежды, приятный цветочно-травяной запах. Княжна остановилась рядом с ним. Ратислав выпрямился и с плохо скрытым обожанием глянул в лицо Евпраксии. Лицо необычное и непривычное для здешних мест. Смугловатое, с черными без всякой сурьмы бровями, длинными черными же ресницами, огромными, словно сошедшими с иконы Богородицы, карими глазами, тонким, с легкой горбинкой носом, яркими пухлыми губами.