– Виктор, я чую запах дьявола.

– Правда? – Я отрываю башку от стола и провожу языком по зубам, покрытым налетом. – А я чую только запах дешевого бухла.

– Я не допущу здесь никакого беззакония…

– Клянусь вам, Эбби, я как минимум лет сто не нарушал закон. – Я вздыхаю.

Такие стычки уже происходили между нами десятки раз. Я, кажется, не упомянул, что Эбигейл не только убежденная трезвенница, но и к тому же страдает деменцией, а потому с одинаковым успехом может именовать меня как Виктором, так и президентом Линкольном? Разумеется, мне это только на руку. К примеру, когда хозяйка говорит, что я задерживаю арендную плату, я вру, что уже отдавал ей деньги за этот месяц, но она забыла.

Несмотря на свою ветхость, Эбигейл – дамочка весьма проворная. Она энергично лупит палкой по диванным подушкам и даже заглядывает в микроволновку:

– Где оно?

– Что «оно»? – уточняю я, притворяясь тупицей.

– Зелье. Сатанинские слезы. Ячменный уксус. Веселящий сок. Я знаю, вы его где-то прячете.

Я улыбаюсь своей самой невинной улыбкой:

– Неужели я стал бы заниматься таким гнусным делом?

– Виктор, не лгите мне, – говорит она.

Я осеняю себя крестом возле сердца:

– Клянусь Богом, в этой комнате нет бухла! – Встаю и, пошатываясь, бреду в крошечную уборную, примыкающую к моему офисному пространству.

Тут умещаются только унитаз, раковина и пылесос. Я закрываю за собой дверь, мочусь, после чего снимаю крышку с бачка. Выудив из него бутылку, початую прошлым вечером, я делаю долгий живительный глоток виски, и тупая боль в голове сразу начинает отступать.

Прячу бутылку обратно в тайник, спускаю воду и открываю дверь. Эбби все еще здесь. Я не солгал ей, просто немного скомкал правду. Этому приему я научился давным-давно, когда меня еще натаскивали для работы следователем.

– Так на чем мы остановились? – спрашиваю я, и тут раздается звонок телефона.

– На поисках выпивки, – гнет свою линию старушка.

– Эбби, вы меня удивляете. Никогда бы не подумал, что вы тоже неравнодушны к спиртному. – Я подталкиваю хозяйку к двери, а телефон продолжает трезвонить. – Вы не против, если мы закончим этот разговор позже? Вечерком, за чашечкой кофе? – Я выставляю протестующую старушку за дверь, хватаю трубку, которая упорно пытается выскользнуть из рук, и рявкаю:

– Алло!

– Это мистер Стэнхоуп?

Несмотря на добрый глоток алкоголя, виски́ снова будто сжимает клещами.

– Да.

– Верджил Стэнхоуп?

По прошествии года, а потом двух и более я начал понимать, что Донни говорил чистую правду: если уж у копа завелся призрак, то он никуда не денется. Я не мог избавиться от Элис Меткалф, а потому ликвидировал Верджила Стэнхоупа. Думал по глупости, что если переверну эту страницу, то смогу начать с чистого листа, освобожусь от чувства вины и тревожащих совесть вопросов. Мой отец, Виктор Стэнхоуп, был ветераном войны, мэром небольшого городка, во всех отношениях достойным мужчиной. Я позаимствовал его имя, полагая, что таким образом ко мне перейдут также и его лучшие черты. Я надеялся из человека, который здорово облажался, превратиться в того, кому люди будут доверять. Вот так я и стал Виктором.

До сих пор все шло гладко, никто не задавал мне подобных вопросов.

– Теперь уже нет! – Буркнув это, я швыряю трубку на рычаг.

Стоя посреди кабинета и сжимая руками больную голову, я продолжал слышать этот голос. Он не смолк, даже когда я вернулся в уборную, достал из бачка бутылку виски и высосал из нее все до последней капли.

Вообще-то, я ни разу не слышал, как говорит Элис Меткалф. Я нашел ее лежащей на земле без сознания, в том же состоянии она находилась, когда я пришел к ней в больницу, а потом она пропала. Но в моем воображении голос этой женщины, сидящей напротив и бросающей мне обвинения, звучит ровно так же, как тот, что донесся сейчас с другого конца провода.