Разбойник и «вор в законе» внимательно слушал и… верил этому пацану.

«Где же ты, сынок, раньше был? – думал он. – Мы бы с тобой уже имели миллиарды».

– Дефолтами я занимался как учёный, – продолжал Кинжал. – И знаете, какой главный вывод моих изысканий? Каждый правитель страны в разные времена, занимая деньги, только и думал, как бы их не отдавать. Это – закон. Ваше поколение должно помнить, как кинул свой народ Хрущёв с облигациями внутреннего займа.

Желвак утвердительно кивнул.

– Когда государству понадобились деньги, людей заставляли покупать облигации, в трудовые коллективы спускались планы, и попробуй не выполни, – распалялся Кинжал, – этих бумажек у людей накопилось целые чемоданы. Государству нужны были деньги на послевоенное восстановление, и средства практически насильно изымались у собственного народа. Разрушенную Европу восстанавливали на американские доллары, Сталин от них отказался, чтобы не попасть в зависимость от мирового капитала, и решил «занять» дома. А Хрущёву тоже нужны были средства, чтобы мировому капиталу грозить ядерной дубиной, и, кстати, – правильно. Облигации – те же деньги, в любой момент в банке тебе обязаны их обменять по номиналу. Только Хрущёв решил: народ подождёт, и «заморозил» выплату. Узнав об этом, люди закидали его поезд помидорами – на вокзале в Самаре. Ну, о том, как в 1991 году пропали личные вклады граждан в «Сбербанке», известно всем.

– Это можешь не рассказывать – знаем, – Желвак сложил руки на груди.

– Государство, по своей природе, – самый нечестный и вероломный заёмщик. Понятно, это не из вредности, а от бедности, а у нас ещё – и от глупости. Сейчас только процентов по ГКО отдают больше, чем весь бюджет России. И наши современные власти вплотную подошли к решению, подобное тому, что уже неоднократно принималось руководителями других стран в разные времена: объявить, что рассчитываться с заимодавцами по процентам ГКО в оговоренные сроки больше нечем. Конечно, это оздоровит российскую экономику, но сильно пострадают бизнес и средний класс.

Пахан впился в переносицу Брута своими чёрными гипнотическими глазами:

– Скажи, ты знал Алёну Евгеньевну Уробову?

Кинжал взгляд отвёл, – тема неприятная. Алёнка, последняя любовь капитана Чекашкина, свела в могилу его мать.

Но Брут усвоил: раз спрашивает босс, надо отвечать прямо и не нервировать его встречными вопросами.

– Роковая для нашей семьи женщина.

Он коротко изложил вполне банальную историю – семья, разлучница, ревность, обиды, смерть. Отец увлекался часто и никогда не скрывал этого от жены. Как офицер считал, что обманывать – недостойно. Мать вынесла всё. А на Алёнке сломалась. Наверное, почувствовала, что это серьёзно, по-настоящему.

Желвак чему-то криво ухмыльнулся и простецки почесал затылок:

– А кем она работала?

– Библиотекарем в воинской части. Из Питера исчезла лет пять назад. Говорят, вышла замуж, живёт где-то в Кузбассе.

– А теперь, Кинжал, слушай меня внимательно. Скажу тебе так, – я не знаю, кто ты есть на самом деле. Но хрен с ним, в шпионов поиграем опосля. Даю тебе пять дней – для полного уяснения обстановки с этим, как там его, болтом, дефолтом? Ехай, куда хочешь, хоть к пингвинам в Антарктиду. Можешь пытать, мочить кого угодно, в том числе и своих начальников в МВД или ФСБ, если они у тебя есть. Тряхни хоть самого премьера – спрячу, обеспечу любую защиту. Но ровно через пять суток вынь да положь такую информацию, чтобы я мог её конкретно предъявить серьёзным людям, которые поставили меня управлять холдингом. Всё понял? Не пугаю, но ты, наверное, и сам уже допёр: с этой минуты ставка в этой игре – твоя жизнь.