Он вывел на экран данные и, уступив Лиле свое место, пересел за соседний компьютер. Она закусила губу от досады, но все же сумела невозмутимо произнести:

– Ладно, иди и работай. Только не уходи далеко – у меня могут возникнуть вопросы.

Минут пять оба сидели молча, потом Лиля кротко спросила:

– Как твой сын?

– Спасибо, хорошо, – сухо буркнул он.

– Муромцев сказал, что его уже выписали. Я рада, что ребенок в хорошем состоянии. В конце концов, это даже неплохо, что у тебя есть сын и дочь. Думаю, еще лучше было бы, если б они росли вместе.

Илья неопределенно хмыкнул, подавив острое желание покрутить пальцем у виска.

– Гм. Думаю, это… вряд ли возможно.

Развернувшись на стуле, она уставилась на него сияющими глазами.

– Почему же, дорогой? Если эта женщина согласна отдать нам мальчика, то я всегда приму его – ведь это твой сын! Я буду любить его не меньше, чем нашу Танечку.

На лице ее появилась мечтательная и нежная улыбка.

– Если у вас нет вопросов, госпожа официальная владелица фирмы, – холодно сказал Илья, – то я хотел бы ненадолго отлучиться.

– Подожди еще, я не закончила. Кое-что хочу распечатать, чтобы еще раз просмотреть на досуге. Да, этот хакер – интересный господин, и его идеи достойны восхищения, но ты его, конечно, раскрутишь. И когда ты едешь в Германию?

– Как успею закончить – в начале или середине сентября. Есть еще вопросы? Что-нибудь неясно?

– Пока все понятно, спасибо. И долго ты там пробудешь?

– Мне нужно поработать с их базой данных и установить мою программу. Я представлю тебе полный отчет о поездке – в письменном виде.

– Конечно, представишь, но я сейчас не об этом, – неожиданно добрая улыбка тронула ее губы, – меня тревожит, что ты будешь очень скучать без сына все это время.

Тон ее стал таким теплым и ласковым, что Илья содрогнулся.

– Не переживай так сильно за меня, Лиля, а то заплачу. Долго я в Германии сидеть не собираюсь – постараюсь уложиться в неделю.

– Ну, за неделю тоже может многое случиться – особенно, когда ребенок так мал, как твой сын.

– Думаю, все обойдется. Карине поможет няня, и сестра ее где-то до середины сентября еще побудет в Москве. Ты ее помнишь, наверное?

Вопрос был задан им с явной ехидцей, но Лиля сделала равнодушное лицо и небрежно пожала плечами.

– Это та рыжая старуха?

– Что ты, Лиля, она твоя ровесница.

– Да? Мне показалось, ей лет сорок, очень потаскано выглядит. Что ж, если у нее есть хоть капля соображения, пусть объяснит своей сестрице, что та не сможет одна вырастить ребенка. Разумнее будет отдать мальчика отцу. Хорошо или плохо, но мы с тобой – семья.

– О, как семья мы, конечно, производим впечатление! Особенно когда ты возникаешь передо мной с пистолетом в руке.

– Пойми, Илюша, я тоже человек и могу иногда потерять терпение, но ты должен знать: я всегда тебя пойму. Знаешь, я ведь сама очень открытый человек и единственное, чего не переношу, так это обмана. Только из-за этого, из-за обмана, я тогда в клинике рассердилась на Муромцева – он должен был немедленно поставить меня обо всем в известность. Конечно, я понимаю, что ты владелец клиники, и Муромцев обязан был позаботиться о твоем ребенке, но за обман я решила серьезно его наказать.

– Ты очень суровая, Лиля, тебе дай волю – ты всех нас в угол поставишь.

– Не паясничай, – одернула она его матерински нежным тоном, – это у вас с Муромцевым манера, которой я не терплю. Он на тебя очень плохо влияет. Так вот, на чем я остановилась? Ах, да, я хотела наказать дорогого Антона, но папа меня уговорил его простить. Он напомнил, что, в конце концов, Муромцев помог появиться на свет нашей дочери. Это, конечно, самое-самое в моей душе. Ты же знаешь, дорогой, все, что связано с тобой, для меня свято – твоя дочь, твой сын. Милый, почему ты не спрашиваешь, как наша дочь?