– Я бы душу дьяволу отдал за то, чтобы до конца жизни обладать тобой, называть тебя своей женой и оберегать от всех бед этой жестокой жизни. К сожалению, я слишком стар для тебя.

– Да? А я никогда не считала вас старым. А сколько вам лет?

– Скоро уже тридцать четыре.

– Да, это очень много. И вы до сих пор не были женаты?

– Нет, никогда. И, наверное, уже никогда не женюсь. Потому что в каждой женщине буду искать твою прелесть, твою красоту, но не смогу найти – ты неповторима.

Инга какое-то время изумленно смотрела на Андрея, потом неожиданно улыбнулась и прижалась щекой к его руке.

– Вы не шутите? Тогда я… я выйду за вас замуж, если вы хотите.

Короткие темные волосы щекотали его руку, черные глаза смотрели нежно и ласково. Он отпрянул, почти отталкивая ее.

– Нет, это невозможно, не шути так со мной, а то я с ума сойду!

– Я не шучу, – и голос ее вдруг зазвучал спокойно и деловито, – через два месяца я закончу школу, и мы подадим заявление в ЗАГС, да? Мне сказать маме?

Андрей прижался губами к теплой влажной ладошке и закрыл глаза. Потом выпрямился и, глядя прямо в прекрасные черные глаза, глухо произнес:

– Что ж, я готов заплатить дьяволу по всем счетам.

Они поженились спустя два месяца после выпускного бала. Невесте не было еще восемнадцати, но мать Инги не возражала. К удивлению Андрея она ничего не имела против столь значительной разницы в возрасте.

– Мужчина из себя видный, солидный, сам зарабатывает, а не студент какой-то, – говорила она знакомым о зяте, – а что старше, так это и лучше – уже перебесился, по бабам бегать не станет.

Людмиле Воскобейников объяснил все сразу же, как только они с Ингой подали заявление в ЗАГС, – просто и откровенно:

– Не сердись, Люда, я встретил девушку, которую полюбил, и хочу жениться. Ты сможешь меня понять и простить?

Она тихо погладила его по плечу.

– Я знала, что так будет, но если я нужна буду тебе, то… Нет, лучше, пусть я не буду тебе нужна, будь счастлив.

– Мама, – прервал ее вбежавший в комнату Антон, которому уже было в то время почти одиннадцать лет, и взял Андрея за руку, – ты нас завтра отпустишь в Серебряный Бор? Ты же обещал, когда потеплеет, взять нас с Ильей, – он повернулся к Воскобейникову.

– Антоша, – мягко проговорила мать, – дядя Андрей должен сейчас уехать, у него дела. Потом я с тобой поговорю.

– Нет, почему, – торопливо возразил Андрей, – я сам ему скажу. В Серебряный Бор мы с ним и Илюшей поедем, это однозначно, но не завтра, а в другой раз. И вообще… Антошка, – он повернулся к мальчику, – я теперь не смогу больше с вами жить, понимаешь? Я женюсь, поэтому должен буду жить со своей женой, но это ничего не значит – вы с мамой как были моими родными, так и останетесь навсегда. Мы с тобой и Ильей будем ездить в Серебряный Бор, вы оба по-прежнему будете мне рассказывать обо всем – что у тебя в школе, в отряде, во дворе. Я всегда буду твоим… дядей. Ты мне очень дорог! Понял? Понял или нет?

Он взял мальчика за плечи, легонько встряхнул и заглянул в глаза. Тот опустил голову и, помедлив, тихо ответил:

– Понял, дядя Андрей.

Голос Антоши звучал пусто и равнодушно. Это было прощание с надеждой – надеждой когда-нибудь назвать Андрея «папой». В Серебряный Бор они в то лето так и не съездили.

Через два месяца после свадьбы Воскобейников вступил в партию – он давно уже ждал своей очереди, – и почти сразу же его назначили заведующим отделением патологии беременности. Главврач больницы был этим недоволен – он предлагал другую кандидатуру, но Андрея Пантелеймоновича рекомендовал партком, и не согласиться было нельзя. Евгений Семенович Баженов был одним из немногих, кто не попал под обаяние Воскобейникова. Кроме того, он очень ценил Людмилу Муромцеву, и ему было обидно, что после десяти лет совместного проживания Андрей вдруг так сразу ее оставил и женился на другой женщине.